И все в таком духе. В сочинении кляуз не участвовала прокуратура. Следователь Николай Жужин во всем поддерживал Гущина и стоял за него горой. И это было ценно, потому что главой оперативно-следственной группы по-прежнему считался он – следователь.

Кати это тоже, конечно, касалось – рапорты и объяснительные не обошли и ее стороной, но вся эта возня проистекала где-то там… далеко… вне ее мыслей. Слышали звон – мимо ушей он.

Иногда вечерами, закончив свои дела в пресс-центре, Катя приходила в розыск к полковнику Гущину. После того как пуля попала ему в сердце… да, в бронежилет, но все же до сердца ей оставалось так мало… полковник не то чтобы изменился, но, как казалось Кате, стал иным.

Или это дело на него так повлияло?

Труп в подвале дома нашли при осмотре развалин. Установили личность погибшей – Вероника Желябова, студентка театрального училища, посещавшая, как и Шуша Финдеева, частную школу искусств. На одном из допросов Оксана Финдеева, мать Шуши, показала также, что покойная являлась любовницей ее мужа-депутата.

В этом деле все вообще переплелось, запуталось насмерть.

Они никогда бы не разобрались, если бы…

Информация поступала из различных источников, но скудная – что-то «вспоминала» Анна Филаретовна Иркутова, что-то шептала в полубреду полковник Кармен, все еще тянущая лямку бессмертия в окружении подключенных к ней медицинских аппаратов. Какие-то крохи сведений подбросил Институт радиационной медицины и Академия радиационной защиты, чьи специалисты некогда принимали участие в том секретном проекте на объекте в Железнодорожном.

И фотографии… Тот, кто их видел, либо сразу же отводил глаза, либо, наоборот, впивался в них с нездоровым любопытством.

Но все это походило на капли в море. Они бы так и не разобрались, если бы не Лаврентий Тихвинский, который начал давать показания.

Порой, когда Катя заканчивала в кабинете Гущина просматривать видеозаписи его допросов, ей казалось, что он оттого так теперь разговорчив… красноречив, что боится не успеть.

Через две недели из следственного изолятора его перевели в тюремную больницу. А еще через неделю его положили сначала в Боткинскую, потом в Институт гематологии.

Но уже ничего не помогало. С гибелью его братьев словно что-то ушло, оборвалось в нем – телесный механизм, порченный радиацией, работавший и так все эти годы на изломе, отказал.

– В конце концов, одно мы теперь знаем наверняка – убийство Марии Шелест не планировалось изначально, – однажды вечером на угрюмого полковника Гущина, уставшего от кляуз и служебных разборок, снизошел стих «поговорить по душам».

Катя только того и дожидалась все это время.

– И началось все это не в мае и не в июне, когда девушка познакомилась с отцом Лаврентием, а гораздо раньше. Когда после смерти Марка Галича огласили его завещание, а там значилось, что его сын Владимир получит все – компанию, фонды, весь капитал – лишь в том случае, если у него появится ребенок, наследник. Там ведь даже срок был установлен в три года, и он истекал. А Владимира Галича к тому времени бросила жена, которую он, по показаниям многих свидетелей, обожал, боготворил. Бросила по причине его… ущербности, скажем так.

– Тогда надо начинать с самого-самого начала, – заметила Катя, – как они – разлученные близнецы – встретились.

– Владимир Галич на допросе, помнишь, говорил, что они встретились с братом уже взрослыми и что это он начал поиски и довел их до конца. А теперь Лаврентий Тихвинский утверждает, что все произошло гораздо раньше, еще в детстве, когда им было двенадцать. Трудно в это поверить, – Гущин усмехнулся. – Но знаешь, я ему верю. Тебе не кажется, что он теперь желает, чтобы мы узнали о нем и его братьях по максимуму, словно пытается создать… оставить их посмертный образ… Слышала ведь записи его допросов. Столько подробностей. И все же поверить в это трудно – в то, что они встретились мальчишками, детьми, как это он называет, позвали друг друга, пошли на зов и встретились.

– Откуда нам знать, как это бывает у них? – спросила Катя. – Федор Матвеевич, вы помните Чернобыль?

– Помню.

– Я не очень хорошо, но тоже. Откуда нам знать, как и что бывает с теми, кто это не только помнит, кто был там. А они, выходит, были.

– Мальчишки, усыновленные в разные семьи, с разными фамилиями, которым не говорили ничего о том, кто они такие и откуда взялись?..

– От Галича не скрывали, что он приемный. А Эдуард Цыпин… он и так многое помнил сам, вы же видели снимки.

Гущин достал из сейфа тот самый… нет, не тот самый, но очень похожий конверт с отсканированными, распечатанными фотографиями – с копиями, так как подлинники следователь Жужин уже приобщил к уголовному делу и хранил у себя.

Гущин положил пакет на стол, не открывая.

– Так вот, эти мальчишки встретились в двенадцать лет, как утверждает Лаврентий Тихвинский. И с тех пор более не расставались. Росли, мужали, поддерживали связь друг с другом. И это было их тайной от всех. Галич, распоряжавшийся деньгами со счетов «Веста-холдинга», обеспечивал братьев – Цыпину выстроил дом, эту виллу, покупал дорогие машины, построил яхту, которую они втроем хотели использовать в дальнейшем, Лаврентию фактически собирался купить приход в престижном районе Подмосковья, церковь строил. Только вот служили они богу Чернобыля, или кто он там… Как там Лаврентий все тогда твердил – демон, демон, – Гущин положил руку на пакет со снимками. – Я тут вот тоже по твоему примеру в книжку божественную решил заглянуть, а там написано: «Бог есть любовь». Это как? А они ведь любили друг друга, эти близнецы-братья, умереть ради друг друга были готовы, и тому у нас множество доказательств.

– Если мы что-то не поймем в них или не сумеем объяснить, – сказала Катя, – мы просто примем это к сведению – как факт.

– Как факт? – Гущин снова усмехнулся (и ей-богу, с тех времен, как в сердце его попала пуля, и улыбка стала иной). – Ладно, ты молодая, у молодых все просто. В деле-то тоже ничего особо сложного, как оказалось. Галичу для наследования отцовского капитала позарез нужен был ребенок, наследник. Фирма «Веста-холдинг» погрязла в судах, бывшие соучредители требовали львиную долю. Срок, установленный в завещании, истекал. Как я понял из объяснений врачей, у всех троих братьев болезнь – результат генетических нарушений из-за радиации, но у каждого на разных стадиях. У Галича – самая тяжелая форма. Они однояйцевые близнецы, у них полностью идентичная ДНК – по природе или тоже в результате мутации, это врачи нам скажут. Так что если бы конкуренты фирмы потребовали экспертизы по установлению отцовства – там все было бы чисто или, по крайней мере, труднодоказуемо, как близнецы воображали. Им казалось, что совместными усилиями они себе наследника – этот золотой ключик к миллиардному состоянию – соорудят. Суррогатную мать использовать было нельзя по медицинским показаниям – это, тоже мне врачи объяснили, не жизнеспособное потомство. Кого-то за деньги нанять, близнецам претило. Они ведь не проститутку искали, не доноршу, а мать, настоящую мать для своего будущего общего ребенка. И когда Маша Шелест, на свою беду, пришла к отцу Лаврентию, тому и его братьям показалось, что они нашли подходящую девушку. Красавица, молодая, испытавшая несчастную любовь, а потом горе потери жениха накануне свадьбы…