На Фурусунде Астрид, подобно дочери разбойника Ронье, могла вобрать в себя весну и лето, как дикие пчелы – пыльцу. Остров был последним нетронутым уголком, напоминавшим ей о счастливом смоландском детстве: невзирая на письменные протесты, направляемые виммербюской Сельмой Лагерлёф в местную администрацию, старые добрые пахотные земли, окружавшие Нэс, отдали под современные асфальтированные коттеджные поселки. А на острове, на краю стокгольмских шхер, у узкого фарватера, ведущего в столичную гавань, жизнь шла своим чередом, по старинке. Здесь Астрид по-прежнему окружали вода, лес и звездное небо. Впервые за двадцать один год она не издала к рождественской распродаже ни одной книги и наслаждалась свободой. Осенью 1965 года Астрид Линдгрен написала Анне-Марие Фрис:

«Стенхэллен» («Плоский утес») – так называется красный деревянный дом Астрид Линдгрен у моря, в ста метрах от старой таможенной и лоцманской станции Фурусунда и причала, куда до сих пор с конца июня по август пристает рейсовый пароход из Стокгольма. Дом, плоский утес и маленький сад на острове, до которого от столицы более часа пути по морю или на автомобиле, – на одном из 30 тысяч островов стокгольмских шхер, расположенном в той части архипелага, что носит название Руслаген и воспета Эвертом Тобом.

23 июня 2001 г. к 93-летней Астрид Линдгрен, сидящей под желтым зонтиком на своем балконе на Фурусунде, внезапно заявились гости: местный пароход «Блидёсонд» сел на мель у дома писательницы». (Фотография: Ларс Эпштайн / ТТ)

«Стенхэллен» в 1940 году купили родители Стуре, а до этого им уже довелось пожить здесь в других домах. Половину требуемой суммы в 10 000 крон они одолжили у Ханны и Самуэля Августа. Фурусунд к тому времени уже не был фешенебельным курортом, хотя на рубеже веков сюда приезжали зажиточные стокгольмцы, члены королевской семьи и художники уровня Карла Ларсона и Андерса Цорна[61]. В 1930-е бо́льшая часть построек пришла в упадок, обветшали оставшиеся отели и большие виллы с романтическими названиями – «Романов», «Бельвю», «Беллини» и «Изола Белла». Бывало, здесь проводил летние месяцы Август Стриндберг после парижского «инфернального» кризиса 1890-х[62], тут к нему вернулось вдохновение, но счастье в браке с Харриет Боссе он так и не обрел.

Зато гармония царила в семейной жизни Линдгрен во второй половине 1930-х, когда Астрид и Стуре, Лассе и Карин проводили отпуск на острове. Эта традиция продлилась и во время войны, когда умер отец Стуре, а в последний год войны Фурусунд заполонили беженцы из балтийских стран, на чем только не переплывавшие Балтийское море, спасаясь от русских. Когда умерла мать Стуре, сын унаследовал «Стенхэллен», а со временем дом превратился в дачу Астрид, Карин и, конечно же, Лассе, когда тот наведывался сюда с женой Ингер и малышом Матсом.

Дети, жены и мужья детей, многочисленные внуки – вся эта шумная компания поначалу обосновалась в «Стенхэллене» и в маленькой пристройке в углу участка, и необходимый Астрид летом творческий покой стал недостижим. «По уши в детях и внуках» – так она с ласковой иронией отзывалась о своей интенсивной семейной жизни в роли бабушки, и эта роль была желанной. Но постоянное общение с детьми мешало Астрид, которая привыкла с утра и до обеда работать, записывая все, что приходило ей в голову. Так что в 1960 году она купила небольшую дачу на прибрежном участке неподалеку (дом назвали «Суннананг»), а в 1964 году приобрела старый, стопятидесятилетний дом «Стенторп» на соседнем участке. Таким образом, у Лассе с новой женой Марианне и у Карин с Карлом-Улофом появились собственные дачи на Фурусунде, и каждое лето в 1960-е и 1970-е, с конца июня до начала августа, на острове собирались старики и молодые Линдгрены и Нюманы.

Все «змеиное семя», как в шутку Астрид Линдгрен называла свою непоседливую многодетную семью, собралось на причале на Фурусунде в начале 1970-х. Верхний ряд слева направо: Карл-Юхан, Марианне, Лассе, Карл-Улоф, Карин. В середине: Анника и Малин. Нижний ряд: Андерс, Улле, Астрид и Ниссе. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Лучше всего Линдгрен чувствовала себя на Фурусунде, когда семьи Лассе и Карин уезжали в город или когда она жила на острове одна не в сезон. Когда не нужно было ничего говорить, практически нечего было слушать – кроме крика чаек, шума кленовых листьев, плеска волн, скрипа лодок у причала, стука дождевых капель в окошки веранды, хлопанья швартовых на ветру и хруста гравия под колесами почтового автомобиля, везущего новости из большого мира, от которого ей ненадолго посчастливилось ускользнуть.

Фурусунд был для Астрид Линдгрен тем же, чем Уолденский пруд для Генри Дэвида Торо, который в 1840-е годы отправился в духовное путешествие и осуществил личный социальный эксперимент. Два года, два месяца и два дня писатель жил в лесах, окружавших город Конкорд недалеко от Бостона. Торо построил жилье из подручных материалов и попытался жить максимально просто и уединенно, вдали от материалистической городской культуры. Непростое искусство сохранения баланса он описал позже в своем романе-эссе «Уолден, или Жизнь в лесу». Это автобиографическое поэтико-философское сочинение Астрид Линдгрен многократно упоминала в числе настольных книг и держала на полочке над кроватью в стокгольмской квартире до самой смерти. Немногие книги, по ее мнению, так целительно действовали на читателя, заточённого в большом городе и тоскующего по природе, как тосковала сама Астрид в День святой Люсии в 1947 году, сидя в одиночестве на Далагатан и узнавая себя в размышлениях лесного жителя о вольном и одиноком существовании «отшельника»:

Стуре находился в командировке, Лассе – где-то с друзьями, Карин – в кино, а Астрид, которой за несколько недель до этого исполнилось сорок, наслаждалась обществом закоренелого отшельника и его размышлениями о «простой жизни» и единстве человека с природой. Вот что она написала в дневнике в этот памятный день: