Отцу и сыну, несомненно, многое нужно было поведать друг другу. Анхис привел Энея к реке забвения Лете. Из нее, сказал он, должны испить те души, которым необходимо очиститься от прошлого, чтобы потом отправиться обратно на землю и вселиться в новое тело. «С влагой летейской / Пьют забвенье они в уносящем заботы потоке», — объяснил Анхис, а потом показал сыну их, его с Энеем, отдаленных потомков, дожидающихся на берегу своей очереди стереть память о предыдущей жизни, о всех прежних делах и страданиях. Это были доблестные мужи — будущие римляне, властители мира. Указывая на каждого и называя их по именам, Анхис рассказывал о грядущих подвигах римских героев, которые прославятся на века. Потом он дал наставления, как Энею лучше обустроиться в Италии и избежать уготованных ему невзгод или легче перенести их.

После этого они простились, но уже без слез, зная, что расстаются лишь на время. Эней с сивиллой вернулись в мир живых. Он поспешил к своим товарищам на корабли, и на следующий день троянцы двинулись вдоль побережья Италии на север, к обещанной им земле.

Ужасные испытания ждали горстку троянских переселенцев — и снова по милости Юноны. Она заставила самые могущественные италийские племена, латинян и рутулов, дать жесткий отпор чужакам, пытавшимся обосноваться на новом месте. Если бы не Юнона, дело бы уладили миром. Престарелый Латин, правнук Сатурна и правитель Лация, получил от вещего духа своего отца Фавна предостережение не выдавать свою единственную дочь Лавинию ни за кого из соотечественников, а выбрать ей в мужья чужеземца, который вскоре явится в их края. От этого союза произойдет народ, которому судьбой предначертано покорить весь мир. Поэтому, когда посланцы Энея пришли к Латину с просьбой разрешить им поселиться на «малом клочке земли безопасной» возле побережья и совместно пользоваться водой, которой наряду с воздухом «равно владеют смертные все», он принял их более чем благосклонно. Проникшись уверенностью, что Эней — его будущий зять, напророченный Фавном, царь не стал скрывать своей радости. Пусть прибывшие знают: до конца своих дней он будет им надежным другом. Энею же царь просил передать, что у него, Латина, имеется дочь, которой небеса велят сочетаться браком лишь с иноземцем, и, мнится ему, предводитель троянцев и есть ее суженый.

Но тут вмешалась Юнона. Она призвала из преисподней одну из фурий, Алекто, и поручила ей развязать на италийской земле жестокую междоусобную войну. Фурия охотно повиновалась. Сперва она зажгла в сердце Аматы, царственной супруги Латина, обиду и гнев, заставившие ее яростно противиться союзу дочери и Энея. После этого Алекто полетела к вождю рутулов Турну, который до этих пор считался главным фаворитом среди многочисленных претендентов на руку Лавинии. Тот ополчился бы на троянцев и без подстрекательств фурии, придя в бешенство от самого известия, что ему предпочли кого-то другого. Услышав о посольстве троянцев к Латину, он повел свое войско на Лаций, чтобы силой помешать латинянам заключить союз с незваными гостями.

Третий ход Алекто был тонким и хитроумным. Одному из латинян, пасшему царские стада, принадлежал прекрасный ручной олень. Днем он свободно бегал по лесам, а вечером всегда возвращался к знакомому порогу. Дочь пастуха, души не чаявшая в питомце, нежно о нем заботилась: чесала шерсть гребнем и украшала рога цветочными гирляндами. Все окрестные пастухи и земледельцы знали этого оленя, оберегали и сурово покарали бы любого, даже из своих, кто вздумал бы причинить животному вред. Сотвори подобное злодеяние чужестранец — он мгновенно стал бы их заклятым врагом, что стараниями фурии и произошло с юным сыном Энея. Асканий вышел на охоту, и Алекто направила его собак прямо к лесному лежбищу любимца латинян. Свора спугнула оленя. Асканий выпустил в него стрелу и попал в цель. Смертельно раненный олень все же сумел доскакать до родимого дома и умер, истекая кровью, на глазах у хозяйки. Весть о его гибели мгновенно разнеслась по всей округе, разумеется не без участия Алекто, и тут же вспыхнула вражда. Разъяренные латиняне готовы были растерзать и Аскания, и всех вступившихся за него троянцев.

В Лации об этом узнали почти сразу же после прибытия Турна. Двух известий, одно другого страшнее, — что народ уже взялся за оружие и что за воротами стоит лагерем войско рутулов — царь Латин не вынес. Ярость супруги тоже, безусловно, подлила масла в огонь, и паникующий царь заперся во дворце, бросив все на произвол судьбы. А значит, на помощь будущего тестя Эней рассчитывать больше не мог.

В городе существовал древний обычай: в случае войны царь под звуки труб и боевые клики воинов должен был отворить двойные двери в храме бога Януса, стоявшие закрытыми в мирное время. Но Латин, отсиживающийся во дворце, эту священную церемонию провести не мог, и, пока горожане пребывали в нерешительности, Юнона сама слетела с небес, собственной рукой сорвала засовы и широко распахнула двери. Город охватило ликование. Строилось войско, сияли доспехи, били копытами скакуны, гордо реяли стяги. Всех переполняло радостное предвкушение битвы не на жизнь, а на смерть.

Теперь жалкой горстке троянцев предстояло сражаться против внушительного объединенного войска латинян и рутулов. Предводитель рутулов Турн был воином храбрым и опытным. В союзниках у него состоял Мезенций, не менее талантливый и блестящий полководец, но чересчур жестокий правитель, бежавший к Турну от восставших против него великих этрусков. Третьей их союзницей была воительница Камилла, которую отец вырастил в лесной глуши, где она еще совсем маленькой научилась метко бить из пращи и лука быстрокрылых журавлей и диких лебедей, резвостью своих ног ненамного уступая их стремительному полету. Она владела всеми видами оружия, никто не мог превзойти ее ни в метании копья, ни в обращении с боевым топором, ни в стрельбе из лука. Замужество она отвергала. Ее прельщали только погоня, битвы и свобода. В приведенном ею отряде было еще несколько дев-воительниц.

В этой отчаянной для троянцев ситуации Энею явился во сне Тиберин, бог полноводного Тибра, на берегу которого расположился их лагерь. Он велел герою немедленно подниматься вверх по реке к Эвандру, царствующему над небогатым наделом, на котором в грядущих веках вознесутся к небу гордые башни столицы столиц, великого Рима. У Эвандра, пообещал речной бог, Эней получит необходимую подмогу. На рассвете вместе с группой отборных воинов он пустился в путь на двух судах. Впервые за все время по водам Тибра заскользили корабли с вооруженными людьми. Эвандр и его юный сын Паллант приняли троянцев тепло. По дороге к грубой постройке, которая служила им чертогами, они показали гостям все, что было у них примечательного: высокую скалу[270]; рядом с ней посвященный Юпитеру холм, заросший колючим терновником и не ведающий еще, что когда-то здесь будет блистать золотом Капитолий; луг с мычащими коровами, на котором много веков спустя раскинется Римский форум, средоточие мировой общественно-политической жизни. «Жили в этих лесах только здешние нимфы и фавны; / Племя первых людей из дубовых стволов тут возникло. / / Первым пришел к ним Сатурн с высот эфирных Олимпа, / Царства лишен своего, устрашен оружием сына. / Он дикарей, что по горным лесам в одиночку скитались, / Слил в единый народ и законы им дал, и Латинской / Землю назвал, в которой он встарь укрылся надежно. / Век, когда правил Сатурн, золотым именуется ныне: / …но на смену / Худший век наступил, и людское испортилось племя, / Яростной жаждой войны одержимо и страстью к наживе. / / Много здесь было царей… / Так же меня, когда я, из родного изгнанный края, / В море бежал, всемогущая власть Фортуны и рока / В эти места привела…» — рассказывал Эвандр.