– Именем короля, остановитесь!

Путь им преградил дрожащий одинокий охотник, явно житель одной из окрестных деревень, а не солдат, поскольку его единственным оружием был серп. Правда, при этом у него имелся отполированный охотничий рог, который он лихорадочно поднес к губам и затрубил во всю силу своих мощных легких. Уильям двинул коня вперед и ударом меча плашмя выбил рог у крестьянина из рук. Схватить несчастного, привязать к дереву и заткнуть ему рот обмоткой – это оказалось делом нескольких секунд.

На помощь охотнику никто не пришел. Судя по всему, это был единственный защитник тылового поста, и беглецы смогли беспрепятственно покинуть лес. Фульк не сомневался, что погоня еще вернется: кто-нибудь наверняка смекнет, что они сделали петлю, чтобы запутать след. В Мальборо укрываться было нельзя, да и рану Иво следовало обработать. Так что оптимально им сейчас подходило аббатство Стэнли: там Фульку в случае необходимости предоставили бы убежище, да и он вдобавок смог бы выиграть время.

Но когда всадники приблизились к аббатству, привратник, едва завидев их, побежал закрывать тяжелые дубовые ворота.

– Именем Хьюберта, архиепископа Кентерберийского, откройте! – заорал Жан, стуча рукояткой меча в обитое железом дерево.

Ответом был только скрежет ключа, тяжело поворачивающегося в огромном замке.

Фульк обернулся в седле и махнул Алену:

– Ты самый высокий из нас. Давай-ка живее скачи сюда, поговори с этим привратником.

Ален подъехал к стене и, пока Ричард держал лошадь под уздцы, встал животному на спину, нашел в стене из песчаника подходящее место, чтобы крепко поставить ногу, подтянулся и ловко перемахнул через стену. Послышались громкие возбужденные голоса, затем звуки потасовки, и снова ключ заскрежетал в замке. Ворота заскрипели.

– Войдите, братья, – ухмыльнувшись собственной шутке, Ален впустил отряд внутрь.

Оторопелый монах-привратник сидел на земле, держась руками за голову, и на руке его виднелась большая ссадина.

Монах злобно воззрился на спешивающихся рыцарей:

– За такое вас отлучат от Церкви!

– Пусть Бог сам рассудит, – оборвал его Фульк и махнул Болдуину де Ходнету, чтобы тот помог Иво зайти в сторожку. Следом направился Филип, который лучше прочих разбирался в ранах.

Фульк снова повернулся к монаху:

– Давай сутану.

– Божье проклятие ты от меня получишь, и ничего больше!

Тут терпение Фулька, и так уже истончившееся, как паутина, лопнуло. Он стремительно подошел к привратнику, сграбастал в кулак его темно-серый хабит[23] и поставил несчастного на ноги. При содействии Уильяма, преодолевая отчаянное сопротивление жертвы, Фульк наконец сумел вытряхнуть монаха из одежды. Дрожа от холода в одной белой рубахе, тот бранил их словами, более подобающими уличному торговцу, нежели святому отшельнику, а Уильям и Ричард тем временем занесли его в сторожку и усадили в углу под присмотром часового. Сняв шлем, Фульк облачился в просторное одеяние монаха и подпоясался веревкой, а затем натянул капюшон хабита, так чтобы лицо скрыла тень.

– Ради всего святого, что ты делаешь? – спросил Жан, наблюдавший за всем происходившим со смесью веселья и неодобрения.

– Примеряю одежду.

– Что?

Прихватив посох привратника, Фульк направился к воротам.

– Не смыкайте глаз и будьте начеку, если мне вдруг понадобится помощь, – распорядился он. – Но не выходите, пока я не крикну.

Жан с сомнением наблюдал за другом:

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Делаю то, что должен, – коротко ответил Фульк.

Он осенил себя крестом и вышел на дорогу, опираясь на посох, как будто был ранен.

Ждать пришлось недолго. Вскоре появилась группа преследователей и в облаке пыли с шумом приблизилась к воротам аббатства. Их старший остановил взмыленного коня и наклонил к Фульку раскрасневшееся лицо.

– Скажи, брат, не проезжали ли здесь вооруженные рыцари? – спросил он.

– Проезжали, как же, в большой спешке. – Фульк показал на дорогу концом посоха. – Чуть с ног меня не сбили, так торопились. Возношу молитву, чтобы вы предали их суду, но, боюсь, вы только зря загоните лошадей.

– Ничего, их лошади тоже устанут, – заметил рыцарь, и Фульк увидел в его глазах воинственный блеск и предвкушение славы, которой он покроет себя как человек, призвавший к ответу самих Фицуоринов. – Мы уже близко, я чую победу! Прощай, брат, и благодарю тебя за помощь.

Он пришпорил жеребца и поехал со своим войском дальше. Лучи осеннего солнца ослепительно вспыхивали на кольчугах.

Фульк наконец перевел дыхание, и его ноздри наполнились зловонным запахом хозяина хабита. Нетрудно было догадаться, что привратник отличался любовью к чесноку. Выиграв для своего отряда немного времени, Фицуорин вернулся было к аббатству, но только он положил руку на дверь, как появились новые всадники, явно отставшие от тех, которые только что ускакали вперед.

Ими предводительствовал Жирар де Мальфе, которого Фульк хорошо помнил по тем временам, когда был оруженосцем. Капюшон обеспечивал инкогнито, но опасность разоблачения все же существовала, что быстро доказал Мальфе. Опустив копье, он ткнул им в хабит Фулька – раздался характерный звук металла, чиркнувшего по кольчуге и гамбезону.

– Так-так, – ухмыльнулся Жирар. – Монашек-то нафаршированный. А что, если я его насквозь проткну, чтобы сок потек? – Он налег на копье.

– Только попробуй и горько пожалеешь.

Громко вызывая подмогу, Фульк описал посохом полукруг, отбил копье и нанес де Мальфе отчаянный удар под шлем.

Тот покачнулся, а ворота аббатства уже распахнулись. Оттуда высыпали люди Фулька, размахивая оружием, и после короткой кровавой стычки отставших от основного отряда взяли в плен.

– Никаких убийств, – предупредил Фульк, снимая капюшон. – Нельзя убивать на освященной земле.

– Можно вытащить их за ворота и там прикончить, – хмыкнул Уильям, со мстительной тщательностью связывая жертве руки.

Фульк покачал головой:

– Не стоит творить такое под стенами святой обители. Жирар, если у тебя в башке осталось хоть немного мозгов, передай от меня привет королю Иоанну и поблагодари его: нынче утром мы славно развлеклись.

Де Мальфе свирепо глянул на него одним глазом. Второй быстро заплывал после удара.

– Это не игра, Фицуорин! – рявкнул он.

– Еще какая игра. И я выигрываю, – возразил Фульк. – А если вдруг Иоанн уже наигрался, ему достаточно признать поражение. Можешь передать ему, что я всегда был в шахматах искуснее его.