Блок на Ундине – это вроде квартала на Земле. Улицы и переулки с движущимися дорожками отделяют блоки друг от друга, сами блоки состоят из секций, те, в свою очередь, – из этажей, этажи – из квартир и коридоров. Секции, этажи, квартиры и даже коридоры – всё скрупулезно занумеровано и… не знаю, как сказать… забуквено, что ли. Полный адрес любого ундинца похож на шифрограмму. Впрочем, нет нужды подробно останавливаться на принципах местной топонимии, поскольку в другом субкуполе все равно все будет по-другому.

Блоки Т-21 и Т-23 я нашел без труда. Лишний шаг в сторону приводил в лучшем случае к U-22, но никак не к Т-22.

Мимо шел мужчина в спортивном костюме. В мятом пакете он нес две банки пива. Я решил, что он местный и спросил, где мне искать блок Т-22. Он указал в узкий, едва освещенный туннель, проходивший внутри одного из блоков и оказавшийся впоследствии полноправным, но крытым, переулком. Темнота в нем в нескольких местах прерывалась светом то ли из окон, то ли из коридоров, выходивших в туннель.

– Далеко? – спросил я.

– Сто метров быстрым шагом, – сказал он и удрал пить пиво до того, как я осмыслил этот поразительный релятивистский эффект.

В туннеле оказалось односторонне движение. Дорожка тротуара ползла навстречу, обойти и пройти вдоль нее сбоку не было никакой возможности. Я разогнался и бегом преодолел сколько-то десятков метров маталлорезинового полотна. Соскочил у перпендикулярного переулка, за которым начинался долгожданный блок Т-22.

Чем уже коридор, тем мягче, ярче и приятнее на ощупь в нем пол (я не падал, а нарочно ощупал). В том коридоре, куда выходили двери Стаховых, пол был покрыт ковром малинового цвета с выстриженным рисунком. На перекрестке с другим коридором (зеленевшим искусственной травкой) стояли пальмы в керамических бочках, на стене притворялась окном искусная голограмма.

Часы показывали четыре десять. Изучив все подступы, я вернулся на балюстраду, нависавшую над улицей, и позвонил Стаховой. Автоответчик стал клянчить сообщение, я ждал, что его перебьет детский голос, но дети не отзывались. Сидят, наверное, в своих комнатах, оборудованных своими каналами связи. Где-то я видел приличный тупик с хорошим обзором…

Является ли тупик на балюстраде неположенным для сна местом? А для сидения на полу поджав ноги, потому что стульев нигде не видать?

Исходя из презумпции невиновности, я решил не светить кодом. Надо будет – спросят.

Пять ноль-ноль. Ни разу ни пнули и лишь однажды вызвали полицию. Заслышав шаги (на всех планетах полицейские шагают одинаково), я надвинул забрало, высветил личный код посредством идентификационной карточки, ниже подписал: «разбудить в 6:25» и захрапел. Как в той истории про браконьера, который притворился мертвым, и медведь-фаола его не съел, полицейские потоптались рядом со мной, обнюхали, переписали код и свалили.

­– Если что, звоните, – сказали они жителям, обеспокоенным присутствием чужака.

После ухода полицейских я подслушал короткий диалог:

– Зачем он к нам поднялся, если теперь разрешено где угодно?

– Боится, что унесет.

– Как это?

– Один такой уснул на тротуаре возле Траверса, а проснулся у муниципалитета.

– Крепко спал, должно быть.

Потом я уточнил, что Траверс (чем бы это ни было) находится в пятнадцати километрах от муниципалитета, расположенного под самым колпаком в центре Ундина-Сити.

До шести ноль-ноль я смотрел местные новости – изображение подавалось на внутреннюю поверхность забрала. Между изображением и краем забрала оставалась щель, которой хватало, чтобы следить за обстановкой. В шесть пятнадцать пришла Мария Стахова. Выждав десять минут, я позвонил. Под конец разговора, продолжавшегося минуты три-четыре, я был вынужден включить принудительное охлаждение шлема – от беззастенчивого вранья у меня горели щеки и уши.

Я репортер, говорил я, работаю в журнале «Сектор Фаониссимо», жалко, что вы не слышали, занимаюсь журналистскими расследованиями, знаю о вашей трагедии, есть сведения, что ваш муж невиновен, необходимо поговорить лично, если можно, то сейчас.

– Вы где?

Недалеко от вашего дома, то есть блока, могу подъехать через пять… пятнадцать минут, но – как скажете, подожду, если надо.

– Хорошо, пусть через пятнадцать. Дорогу найдете?

Найду, конечно, то есть постараюсь.

Она обещала впустить.

Я спустился на улицу, обошел вокруг блока, в конце размышляя, куда деть еще четыре минуты. К счастью, отыскивая розовый коридор, я немного заблудился, поэтому позвонил в дверь с номером 5443 с вполне приемлемым опозданием в пять минут.

Не задерживаясь на лице, ее взгляд упал на мой костюм. Я подал визитную карточку и представился.

– Старомодно, но приятно, – сказала она, принимая карточку и не сводя глаз с уникумского дисплея, на котором по-прежнему светилось «Разбудить в 6:25».

– Боялся проехать вашу станцию, – оправдался я и загасил дисплей.

Миловидная женщина невысокого роста. Усталое лицо с умными, серыми глазами. Почему они улыбнулись?

Я начал мысленно вычислять, насколько правдоподобно я оправдался.

– Присядете?

– С удовольствием.

Просторная комната была с избытком заполнена мебелью. Я не сразу сообразил, что половина мебели – из комнаты мужа. Четвертую комнату после его смерти пришлось освободить. Загадка из серии «Чего здесь не хватает?». Если чего-то не хватает, то, возможно, муж жив, он заходил и забрал. Одежда? Да нет, глупо. Больше года прошло.

– Извините за беспорядок. Садитесь сюда. – Она указала на надувной диван, дешевый и, как говорится, функциональный.

Села после меня, на диван с гобеленовыми подушками у противоположной стены. Я вторично извинился за вторжение.

– Вы живете на Фаоне, – сказала Стахова, разглядывая визитную карточку. – Это далеко от нас. Почему вы заинтересовались «Телемаком»? У нас о нем уже забыли.

– Помню, кто-то предложил измерять расстояние между населенными мирами в информационных годах. Имелось в виду время, необходимое, чтобы новость, ставшая сенсацией на одной планете, заинтересовала жителей другой планеты. Или время распространения моды на что-либо. Наверное, между Ундиной и Фаоном приблизительно один информационный год.

– Применительно к «Телемаку», звучит жестоко.

Я согласился. Мы поговорили о детях.

– Оба учатся. Всё, можно сказать, нормально, – говорила она тихим, задумчивым голосом. – Старший готовится поступать в специализированный лицей.

– Какой?

– Биологический.

Она включила экран интеркома.

– Занимаешься?

Глазастый подросток в спешке задвигал игровой нейрошлем за стопку книг.