Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тогда зачем?
Мой путь до двери занимает каких-то десять шагов, которые кажутся мне бесконечно вязкими, и все это время я чувствую на себе беспомощный взгляд Амины.
– Потому что он так велел, верно? Потому что запугивать исподтишка – это все, на что он способен, – отвечаю я за нее, прежде чем толкнуть тяжелую створку и выскользнуть в коридор.
Пламя десятков факелов вздрагивает, но не гаснет, когда я прохожу мимо. Шелковая ткань подметает каменные ступени лестниц. Огненный коридор ведет меня туда, где алой дымкой клубится раскаленная горечь, воздух вибрирует от звука, руки взлетают вверх и опускаются, со всех сторон глядят черные прорези масок, пылают костры, что-то взрывается с оглушительным хлопком, который тут же тонет в восторженном реве сотен голосов – я стою на балконе прямо над сияющей ударной установкой, всматриваюсь в обезумевшую толпу, почти глохну и слепну от музыки, криков, коротких вспышек света, и с ужасом понимаю, что Бесков меня обыграл.
Он распахнул двери ада и отдал замок на растерзание тем, кто оттуда хлынул. Утром двадцати из них не станет, равно как и самого виновника торжества. Правда, этого все равно никто не заметит…
Кто-то хватает меня за руку. Я стремительно разворачиваюсь и вижу Ольгу. В ее счастливых глазах отражается пламя.
– Круто, правда? – кричит она, но я все равно не слышу – только догадываюсь по губам. – Ты не видела Германа?
– Где Бесков?
Она нетерпеливо указывает в темноту за сценой и взглядом повторяет вопрос, но я выдергиваю руку из ее руки и ору ей:
– Стой здесь! Никуда не уходи!
И возвращаюсь в огненный лабиринт – где-то здесь должен быть переход, но я все время пропускаю нужный поворот; музыка гулко доносится со всех сторон сразу, однако не становится ближе. Заколдованный круг. Дьявол не хочет, чтобы я его нашла.
– Бесков!
От внезапной тишины закладывает уши.
– Бесков, – повторяю я шепотом. – Я знаю, что ты меня слышишь…
Факелы гаснут один за одним, будто исполинские губы задувают гигантские спички – фух, фух, фух – до тех пор, пока в кромешной тьме не остается единственный далекий огонек. И я иду к нему – сначала медленно, потом все быстрей, и вот уже бегу, чувствуя, как судейская мантия рвется с плеч; я сворачиваю в темноту и спускаюсь почти на ощупь, и когда наконец влетаю в полутемный каменный мешок с низкими арками свода, звуки возвращаются.
Он стоит напротив кирпичной стены с длинной кистью в руке. Делает шаг назад, чтобы осмотреть свой шедевр – размашистую, в рост человека перевернутую пирамиду рейсте – и склоняет голову к плечу. Тяжелая капля срывается с кончика кисти и беззвучно падает на пол.
– Не надо, – говорю я. На него страшно смотреть. Действительно страшно. – Пожалуйста, остановись.
Он нетрезв – я чувствую это по размашистости движений, по маслянистому блеску в глазах, по жесту, которым он откидывает волосы назад. Перчатки на правой руке по-прежнему нет. Зато есть армейские сапоги. Кобура с пистолетом. И тот самый чертов китель из старого шкафа.
– Остановись, – прошу я, и он оборачивается – уже не Макс и даже не Бесков; возможно, передо мною Эльф, одиннадцатый номер, покрытый шрамами от плетей, которые пытается скрыть под татуировкой. – Когда ты стал таким?..
– Каким? – спрашивает он вызывающе.
– Големом, – шепчу я. – Солдатом с мраморными глазами.
– А…
Его шатает так, словно что-то снова и снова толкает в плечо.
– Я говорил тебе про тесты. Если бы ты хоть немного подумала, то еще тогда поняла бы, что раз я жив – значит, прошел их все. А раз я прошел их все, значит, меня нужно пристрелить при первом удобном случае. Ты упустила свой шанс.
Тесты… Тот самый «экзамен на смерть». Я просто не придала этому значения – подумаешь, тесты, мало ли что они означают… Мало ли, как можно их обойти. Он ведь сам убеждал меня в том, что невиновен. Что не делал осознанных выборов – просто стал винтиком в огромной неумолимой системе… и вот теперь, когда механизм не только заржавел, но и разобран на параграфы учебников истории, один-единственный неприлично сверкающий винтик рассчитывает запустить его вновь.
– Последним испытанием преданности было вот что, – заговаривает Бесков и не спеша достает пистолет, очень похожий на тот, который я видела у Террановы. – Меня привели в пустую комнату и дали оружие. Сначала я увидел мать, а потом и отца. Я заранее знал о том, что мне придется выбирать, и не удивился, но Рихард решил усложнить задачу. В их руках были ружья… и мы стояли напротив и смотрели… Стояли и смотрели. Я помню звук, как будто где-то тикал огромный метроном. Я знал, что как только наше время истечет, мы все будем расстреляны. Отец и мать могли бы убить друг друга, и это засчиталось бы мне как победа. Но они бросили ружья и обнялись, и протянули ко мне руки, ожидая, что я поступлю так же… Они думали, что я захочу умереть вместе с ними.
– И ты…
– Застрелил обоих, потому что у меня не должно было остаться родных. Никого, кто мог бы назваться моей семьей. Никого, кто видел меня в той комнате таким, каким я стал, и кто помнил бы меня прежним.
– Заранее знал, что придется выбирать?..
Он коротко кивает.
– И… готовился?
– Не в том смысле, как ты это себе представляешь.
– Ты – не человек.
– Я не человек, – соглашается Бесков, глядя поверх моего плеча. – А теперь, когда мы это наконец-то выяснили, сними мантию, она тебе больше не понадобится. Я освобождаю род Нойманнов от обязанностей судьи.
Мантия – дурацкий, ничего не значащий символ, но именно сейчас я держусь за нее обеими руками.
– Ты не можешь так поступить. Я никому не причинила вреда. У тебя нет оснований.
– Будут, – говорит он устало. – Ты убьешь рейстери.
* * *
Я ошибалась. Сильнее всего жар адского пламени ощущается не там, среди толпы, а здесь, где нет огня, зато есть Бесков и его сложенные на груди руки, серо-зеленый китель, низко расстегнутый ворот рубашки, и есть я, и между нами – Герман, но не только он.
За его спиной – Матиаш Шандор, и в любой другой ситуации я посчитала бы это хорошим знаком, однако нож с кровостоком и грязные потеки на лицах обоих дают понять, что как минимум один пришел сюда не по доброй воле, и именно он болезненно морщится, стараясь не наступать на правую ногу, но поскольку руки ему никто не подает, получается плохо.
Я перевожу растерянный взгляд обратно на Бескова и получаю едва заметный кивок: «Да, этого».
– Раз вам нужны формальности, – говорит он лениво, – давай, расскажи ей про дом.
– Про какой еще дом?..
Я смотрю на Германа, но спутанные волосы скрывают его лицо. Снаружи гулко бухает музыка.
– Дом в Гердауэне, разумеется, – морщится Бесков, раздосадованный молчанием Террановы. – Дом, который он приметил задолго до твоего появления и за которым следил, чтобы убедиться, что хозяев там нет, зато есть много чего интересного…