– Хорошо, Джона, – сказал доктор Моррисон, – ты почувствуешь легкий укол, а потом давление.

– Лжец, – сказал Джона, все его тело напряглось, а костяшки пальцев побелели в руке Тео.

– Виновен по всем пунктам обвинения, – сказал Моррисон, переводя взгляд на монитор, на котором теперь была видна крошечная камера, спускающаяся по яремной вене Джоны. И я могла видеть все. Я могла видеть, что там внутри тела Джоны, шла взглядом по темной узкой дороге к сердцу, которое отказывало ему.

– Почти приехали, – сказал доктор Моррисон, – ты отлично справляешься. Постарайтесь оставаться расслабленным.

– Выдохни, – пробормотал Тео, – не задерживай дыхание.

Джона выпустил воздух через нос, стиснув зубы. Кардиомонитор продолжал пищать со скоростью девяносто восемь импульсов в минуту.

– Вот мы и пришли, – сказал доктор, и Джона закрыл глаза. Через катетер Моррисон ввел биоптом-устройство с крошечными челюстями на конце. Он отщипнул кусочек сердечной ткани Джоны, а затем отступил назад по вене.

Джона издал какой-то глубокий грудной звук, и мне пришлось зажать рот рукой, чтобы не сделать то же самое.

– И-и-и, мы закончили, – доктор отвернулся к столику с подносами. Лаборант поместил крошечный кусочек ткани в бутылку и пометил его, чтобы унести, пока медсестра возилась с местом разреза. Моррисон снял свои синие латексные перчатки и бросил их в мусорное ведро.

– Ты отлично справился, – сказал он, похлопывая Джону по ноге, – а вот и твои родители, – он тепло улыбнулся Генри и Беверли, стоящим в дверях, – мы только что закончили. Результаты должны быть готовы завтра утром.

– Замечательно, – сказала Беверли с натянутой нервной улыбкой. Она кивнула мне в знак приветствия и подошла к Джоне, – как поживаешь, милый? Ты выглядишь замечательно.

– Я устал, – сказал Джона, глядя в никуда, – и теперь я хочу немного отдохнуть.

– О, – Беверли сглотнула, – но мы только что приехали…

– Ему нужно отдохнуть, – сказал Генри, – он обнял жену за плечи, – брось, Беверли. И остальные. Давайте оставим его, пусть поспит. Мы можем приехать через несколько часов.

– Нет, – ответил Джона, – утром. Приходите утром.

– Утром? – рука Беверли поползла к вырезу кардигана.

– Мы оставим Джону на ночь, чтобы он дождался результатов здесь, – сказал доктор Моррисон, – исключительно в целях предосторожности.

Никто не пошевелился. Взгляды метались туда-сюда, пока доктор не прочистил горло и не сделал решительный жест в сторону двери. Мы все вышли, и я ждала, что Джона посмотрит на меня или позовет обратно. Но он этого не сделал.

В коридоре Флетчеры задавали вопросы. Отвечал Тео. Уточнял доктор Моррисон. Я стояла в оцепенелом молчании, прислушиваясь к скрипу резиновых подошв по линолеуму, когда мимо проходили медсестры. Машины запищали сигнализацией, и голос по внутренней связи вызвал врача.

– Кейси?

Я подпрыгнула. Они все уставились на меня. Улыбка Беверли превратилась в застывшую гримасу, а в глазах появилась паника.

– Ты останешься с Джоной на ночь?

– Конечно, – сказала я, чувствуя на себе взгляд Тео, – вообще-то, я должна пойти домой и собрать кое-какие вещи, чтобы остаться на ночь…

Глаза Тео цвета виски встретились с моими. В их умоляющем взгляде я услышала отголосок предыдущего разговора.

«Ты просто собираешься уйти…»

Я покачала головой, как будто он говорил вслух.

– Я собираюсь взять с собой некоторые вещи, потом я вернусь. Я… я…

Потом Беверли положила руку мне на плечо.

– Знаешь, Кейси, я бы с удовольствием выпила кофе. Ты присоединишься ко мне?

Я глубоко вздохнула и кивнула.

– Да, конечно. Конечно.

Она все еще держала меня за локоть, и мы спустились в кафетерий на первом этаже. Пространство, которое я обычно ассоциировала со школой, наполненное смехом, криками и громкими перекрестными помехами. Больничная столовая была малолюдной и тихой, как библиотека. Лишь несколько человек сидели за столиками и молча ели. Один или два пациента в инвалидных креслах сидели с медсестрами или членами семьи.

Беверли заняла маленький столик у окна, а я купила две чашки кофе. Мы долго сидели молча, не пили и смотрели, как маленькие черные птички прыгают по двору.

– Тебе тяжело здесь находиться, не так ли? – сказала Беверли через мгновение, – это тяжело для всех нас, но, в отличие от тебя, мы знаем Джону всю нашу жизнь. До появления вируса. До пересадки. Но вы познакомились с ним всего несколько месяцев назад. Когда он уже был болен.

Я молча кивнула.

– Но ты здесь, – сказала она. – По-моему, это очень необычно – начинать так близко к концу.

– Я… мне страшно, – я поставила чашку с кофе, прежде чем мои дрожащие руки пролили его, – я не думаю, что достаточно сильна.

– Могу я рассказать тебе одну историю, дорогая? – ее тон означал: я расскажу тебе историю, а ты будешь слушать. Но я не была против. Мне нужно было отвлечься. Мне нужны были чьи-то слова, чтобы вытеснить панический страх, который рикошетил вокруг моих мыслей, как молния.

– Когда родился Джона, я изменилась. Глубоко. Навсегда. Я думаю, что так бывает с каждой матерью, у которой рождается первый ребенок. Ты девять месяцев носишь в себе это маленькое существо, этого маленького незнакомца, пока, наконец, он не рождается, и ты видишь его лицо…

Она пристально смотрела за окно, на маленьких птичек, на мгновение двадцатишестилетней давности.

– Когда я впервые увидела лицо Джоны, мне показалось, что я снова вижу кого-то после долгого отсутствия. Не встреча, а воссоединение.

Она протянула руку и коротко похлопала меня по руке.

– Я, конечно, одинаково люблю обоих своих сыновей. Но они такие разные. Мы с Тео потратили всю нашу жизнь, чтобы узнать друг друга, и это не всегда было легко. Но с Джоной… мне не требовалось много усилий.

Брови Беверли сошлись на переносице, словно она пыталась вспомнить что-то забытое.

– Я и раньше знала Джону. Я знаю, что это так. Назови это реинкарнацией или как угодно. Я не религиозна и даже не особо духовна. Но я не могу не чувствовать, что Вселенная – это огромное пространство, а душа человека бесконечна, даже если тело временно, – она кивнула сама себе, теперь уже уверенная, – я знала Джону раньше и знаю, что увижу его снова. И это меня успокаивает. Не сильно, но немного.

Она повернулась ко мне.

– И ты, Кейси. Ты даешь мне утешение. Чувствую себя гораздо комфортнее последнее время. Лучше, чем когда-либо.

Я проглотила комок в горле, но не могла двигаться. Слова Беверли обвились вокруг меня и сжимали, пока я не услышала только ее голос и стук собственного сердца в груди.