Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В смысле? — удивленно вскинул брови Татошка, отставляя тарелку на прикроватную тумбу. — Мы не в шестнадцатом веке. На каком основании Боярышников удерживает совершеннолетнюю дочь?
— Ох, Тони, — вздохнула Алиса устало и потерла переносицу. — Неужели ты не в курсе, что все эти поездки Миланы не всегда ограничивались обычным волонтерством?
Она запнулась и прищурилась, едва Татошка закатил глаза, буркнув нечленораздельно: «Конечно, знаю. Сам участвовал».
— Ну тогда ты в курсе, что некоторых людей пришлось вывозить из страны незаконно. Политические беженцы, их родные. Приходилось даже заключать сделки с «честными» торговцами живым товаром, дабы вернуть кого-то домой. Или вовсе искать обходные пути, — Алиса показала в воздухе кавычки. — Глеб Арсеньевич знал об этом. Как и о том, куда переехала часть таких спасенных.
Дальше додумывать не пришлось, поскольку Канарейкина выложила информацию как на духу. Боярышникову нужна видимость семьи, он планировал в ближайшие два-три года заняться политической карьерой следом за своим спонсором Маратом Донским. Тот метил в министры после поста мэра, потому статус главы города был лишь шагом к большому и светлому будущему.
Репутация в нынешнее время для влиятельного человека — все. Уж Татошка убедился в этом на практике, когда резко рухнули акции их компаний и пошел серьезный отток клиентуры после скандала с мошенничеством. Прекрасная жена, послушная дочь, домик с заборчиком — Марат и Глеб создавали вокруг себя образ честных людей.
По итогу каждый получал желанный приз, Милана в том числе. Два года до ее двадцатипятилетия, и Боярышникова получала бабушкино наследство, а также полную свободу действий. При условии, что все это время она будет играть любимую дочку Глеба Арсеньевича, улыбаться на камеру и ни в коем случае не общаться с его врагами.
— Приходится тайком видеться, — вздохнула Алиса. — До скандала Глебу приходилось терпеть нас, принимать в гостях. Настя после одного раза вообще отказалась ездить к ним домой. Отвратительное место. А уж о том, как мамаша Миланы поливает ее грязью, не стесняясь никого, говорить нечего.
Антон прикрыл глаза и мысленно сцепил пальцы на шее Боярышникова, сдавливая ее до хрипа. Супруга его брата резко замолчала, стоило ему подорваться с постели.
— Тони?
— Мы пять лет были вместе, — прошипел он и принялся ходить из стороны в сторону, запустив пятерню в волосы. — Ни разу, черт возьми! Она никогда мне не говорила про свою семью!
«Говорила, ты просто не слышал. Или не хотел», — пронеслось в голове следом за очередным взрывом, когда нога ударила прикроватную тумбу и боль немного отрезвила.
Когда-то Антон спрашивал Милану о причинах, заставивших ее забраться на крышу клуба пять лет назад. Множество раз обрывками фраз она отвечала на вопрос: «Почему?». Тот случай с клубникой на благотворительном вечере, когда он нашел Боярышникову в невменяемом состоянии с анафилактическим шоком. Сам делал укол своими руками, но не задался вопросом, как родители могли допустить подобное. Разве матери или отцу позволительно рисковать здоровьем дочери?
«У меня, знаешь ли, не такие веселые родственники. Мама даже не помнит, в какой месяц я родилась, а отец не устает напоминать, сколь я бесполезна».
Люди не забирались на крыши от скуки, не бежали в другую страну за опасными приключениями от тягот золотой жизни и не искали в других тепло, которого никогда не получали от родных. Милана рвалась к Антону не столько из-за глупой девичьей любви, сколько жаждала стать частью его семьи — примкнуть к единому клану, что никогда не бросал своих в беде. Рядом с Канарейкиным всегда становилось шумно и весело, ведь априори с такими родственниками не жди покоя.
Она молила о помощи. Милана верила, что ее обязательно примут в круг. И, наверное, любила, если пять лет терпела постоянные тычки, отвратительные прозвища, а с ними жестокие слова из уст Антона.
«Если ты вновь облажаешься, я больше не пойду за тобой. Никогда».
Боярышникова устала ждать, и виноват в этом только он.
— Я еще и бойфренд отвратительный, — пробормотал Татошка сам себе, и Алиса сочувственно посмотрела на него. Злость схлынула, оставив разбитость да бесконечную усталость от всего навалившегося. — Это же надо столько накосячить. Хватит на две жизни.
— Козел как есть, — развела руками Канарейкина и поднялась с постели. — Пошли, Лиса над обедом колдует. Что толку перетирать прошлое, надо о будущем думать.
Изо рта Татошки вырвался горький смешок, следом появился цифровой компьютер и методично произнес:
— Антон Павлович, ваше психоэмоциональное состояние достигло критической точки. Я настоятельно советую вам пройти несколько сеансов терапии. Мои сенсоры зафиксировали недостаток концентрации внимания, чувство страха, повышенную тревожность, очень пессимистичную оценку будущего… — принялся перечислять он, и Алиса с интересом наклонила голову.
— Базик, — раздраженно рыкнул Татошка. — Можно к тебе так обращаться?
— Разумеется, — мгновенно отозвался искусственный интеллект. — Вы даете мне имя. Очень мило с вашей стороны. Мои нейроны характеризуют такое отношение как начало долгой и плодотворной дружбы.
— Да, — отозвался Антон и добавил: — А теперь заткнись, Базик. Бесишь уже!
Цифровой компьютер замолчал, хотя явно обиделся на такое отношение. Впрочем, Татошка не придал этому значения. Вряд ли машина, пусть даже такая умная, могла испытывать настоящие эмоции и чувства.
— Вы очень грубый, Антон Павлович, — выдал Базик спустя минуту, на что Алиса беззвучно расхохоталась.
Нет, оказывается, искусственный интеллект очень быстро учился. В том числе и человеческим реакциям.
Канарейкину оставалось закатить глаза, негромко фыркнуть и отправиться на кухню, где, негромко подпевая какой-то певичке, порхал бабочкой Елисей. Нарушая все мыслимые законы, по коридору разносилась громкая музыка. Радовало то, что пару лет назад Павел заказал новую систему подавления шума — в противном случае к ним сейчас долбились бы соседи, требующие прекратить издевательства над их слухом.
Несколько минут Татошке пришлось постоять в проходе вместе с Алисой, пока его брат протанцевал лунной походкой от барного столика к плите со сковородкой. Манящий аромат пасты с креветками пощекотал ноздри и заставил желудок призывно сжаться, словно никакого пирожного всего полчаса назад он не видел.
— Пожалей мои уши, — простонал Антон, когда брат попытался баритоном
