Но больше всего его поразило, что Обер не торопился отвечать на вторую телеграмму. И как мог Скотт забыть, что книгоиздание – дело не благородное? Прежде чем отправить Оберу письмо с уведомлением о прекращении сотрудничества, сожалением и благодарностью за гостеприимство, которое они с Энн оказывали Скотти, он послал два новых рассказа в «Эсквайр» и предложил «Колльерс» выкупить права на новый роман.

Макс, как истинный джентльмен, уговаривал его не горячиться и не принимать необдуманных решений; Скотт пояснил, что не он потерял веру в Обера, а Обер – в него. «Наверное, дело в том, что зимними вечерами в Балтиморе, проведенными над Катехизисом, я затвердил: предательство – есть наибольший из грехов. Верующие же в меня спасутся»[168].

Труднее было объяснить разрыв Скотти, которая в юношеском максимализме винила во всем себя. Они с Зельдой отдыхали в Салуде и ждали операции. Скотт договорился с доктором, что будет выплачивать деньги частями, будто речь шла о покупке мебели, а дочери о стоимости солгал. А ведь нужно еще было платить за лечение и сиделку Зельды.

– Присматривай за мамой, – наставлял Скотт. – Люблю тебя, Пирожок.

– И я тебя, пап.

Голос Зельды звучал в трубке робко и рассеянно, подобно голосу ее матери. Она говорила нечетко, бесстрастно растягивая слова, как спящая красавица.

– Тебе бы здесь понравилось. Ночами прохладно. Мы со Скотти прекрасно проводим время.

Скотт думал, не затуманено ли ее сознание лекарствами. Повесив трубку, он вдруг понял, что не разговаривал с женой по телефону с тех пор, как та лечилась в «Пратте».

В день операции Скотт попросил Фрэнсис послать Скотти ее любимые цветы – гладиолусы. Удаление аппендикса прошло успешно, в тот же день Скотти уже хвасталась своим боевым шрамом. А Скотт отправился на «Юниверсал», где Свони подкинул ему комедию о студентах «Открой ту дверь». Застенчивый профессор геологии покидает тихий кабинет и отправляется покорять горы, где находит золото и, конечно, любовь. Шесть недель по триста пятьдесят. Картину закрыли через неделю.

«Эсквайр» рассказ принял – хоть в чем-то повезло! На это время роман Скотт забросил, а теперь еще приезжала Скотти, так что пришлось его снова отложить. От «Колльерса» вестей не было, и Скотта это начинало беспокоить. С Обером он рассорился, а к Максу уже обратился, так что список друзей, у которых можно было просить помощи, был невелик. Одна мысль занять у Шейлы приводила его в замешательство. К Эрнесту или Дотти он не пошел бы из гордости, хотя у них денег куры не клевали. Боги и О’Хару он знал не настолько близко, так же как Пепа или Сида. Вот Ринг дал бы ему пятьдесят тысяч глазом не моргнув. Еще были Сара и Джеральд, но после «Ночи» Сара стала его недолюбливать.

В конце концов, решив принять совет Обера о самодостаточности, Скотт забрался в кровать с подставкой для бумаги и пепельницей и наскоро сочинил еще два рассказа для «Эсквайра». Фрэнсис отправила их пневмопочтой, а следом послала телеграмму.

Скотту не впервой было переживать неудачи. Он и раньше бегал от кредиторов, в Вест-Порте и Нью-Йорке, Монтрё и Риме. Оплатив ежемесячный счет из Хайлендской больницы, он не смог внести плату за дом, так что за день до приезда Скотти, вопреки увещеваниям доктора, надел свой старый костюм, завел «Форд» и поехал в ломбард на бульваре Уилшир. Следом на «Понтиаке» ехала Фрэнсис и потом ждала на стоянке, пока Скотт подписывал бумаги на машину и забирал полторы сотни долларов. Неизвестно, на сколько придется их растянуть. Больше закладывать было нечего.

– Merci, Françoise, – сказал Скотт, когда они проезжали Голливуд.

– Mais bien sur[169], – ответила та.

В версии для Скотти машина находилась на ремонте. Скотт обещал научить ее водить и под этим предлогом просил Фрэнсис ездить с ней на «Понтиаке». Они катались по всему Энсино, как лучшие подружки, вернувшиеся домой на летние каникулы. Вместе с аппендиксом Скотти лишилась и последнего детского жирка, волосы посветлели от солнца. Днем ее занимали молодые люди с востока, собиравшиеся в бассейне, а вечерами они с отцом жарили барбекю и пели походные песни под звездами. Обер, как видно, в знак примирения, прислал чек с авторскими гонорарами за радиопостановки, и машину удалось выкупить. Дополнило атмосферу праздника и нежданное появление Шейлы – она предложила встретиться в «Трокадеро», отметить своего рода годовщину знакомства; впрочем, беспокоясь за легкие Скотта, танцевали они мало.

– Она изменилась, – сказала Скотти, когда в конце вечера они остались наедине, поедая ежевичный пирог Эрлин на кухне.

– Как именно?

– Какая-то она напряженная сегодня была.

– Шейла беспокоится за меня.

– Я тоже. Но что-то в ней изменилось, по-моему.

– Твоя проницательность меня пугает!

– Слушай, – сказала Скотти и сменила позу. Она посмотрела на руки на коленях, потом серьезно – на Скотта, всем видом показывая, что новость серьезная. – Маме я уже сказала, теперь хочу лично сказать и тебе. Я пишу роман.

– Ох Господи. О нас?

– Вот и мама так же спросила. Нет.

– Очень рад, Пирожок! Надо сказать, на это не каждый отважится! И сколько уже написала?

– И сотни страниц не наберется. Я подумала, может, попозже, когда у тебя будет время…

– Конечно, я хочу прочитать! – сказал Скотт, а сам с тревогой думал, что дочь его обходит.

– Они еще не готовы.

– Как будут, только скажи. Почту за честь. Маме тоже покажешь?

Скотти не знала, что отец ждет услышать.

– Ей бы хотелось! – продолжил он.

– Покажу.

– Боже, наша девочка – писатель!

Визит Скотти пролетел, как неделя отдыха. Казалось, она всегда только и делала, что уезжала. В последний день дочка с блеском проехалась на «Понтиаке» сама. На перроне они с Фрэнсис обнимались, как сестры, Скотт был счастлив.

В пятницу германские войска вторглись в Польшу. Англия и Франция вступили в войну. Настало первое число месяца, а платить за дом Скотту было нечем, денег хватало только на колледж дочери. Мир заполыхал. Скотт заперся у себя в комнате и стал тщательным образом составлять письмо Саре и Джеральду: «Китс однажды сказал: «Болезнь и нужда – дурные спутники».

Но ждать от них помощи Скотт не стал. В понедельник утром он позвонил Свони, и тот устроил ему собеседование на «Фокс». Там собирались снимать «По ночам случается всякое», приключенческий фильм с Соней Хени[170] в главной роли. Сюжет касался гестапо, Эрнесту понравилось бы. Скотту показалось, что встреча прошла удачно, но ему так и не перезвонили.