— Люди зашли настолько далеко?

— До Луны и обратно, — сообщил Искариот, присоединяясь к ним. — Человечество располагает аппаратами, ползающими по поверхности Марса и вышедшими за пределы нашей Солнечной системы.

Элисабета отступила назад, положив руку на спинку кресла Томми, чтобы устоять на ногах.

— Мне предстоит многое узнать, — с потрясенным видом проронила она.

Томми протянул руку, коснувшись ее холодной кисти.

— Я тебе помогу.

Повернув ладонь, графиня сжала его пальцы — поначалу слишком крепко, грозя переломать кости, но затем ослабила хватку, обуздав свою силу.

— Буду искренне рада.

Искариот вздохнул с таким видом, будто хотел закатить глаза под лоб.

— Прежде чем это произойдет, Томас должен отдохнуть, поесть, собраться с силами.

Ладонь Элисабеты снова чуть сильнее сжала его пальцы.

— А затем?

— А затем на рассвете Томас встретится со своей участью. Как придется сделать и всем нам рано или поздно.

Вдоль позвоночника Томми пробежал такой холод, который не отогреешь никаким огнем.

Какой участью?

Один из клевретов Искариота явился с подносом. Томми заерзал от вида и аромата гамбургера, картошки фри и шоколадного шейка.

— Я подумал, что тебя такое угощение порадует, — сказал Иуда, когда поднос поставили на столик возле кресла Томми. — Ты должен хорошенько поесть. Завтра нам предстоит долгий день.

Томми взялся за поднос, памятуя давешнее предупреждение Элисабеты.

Ешь, чтобы поддержать силы.

Он знал, что для побега ему потребуются все силы, какие есть.

03 часа 32 минуты.

Пока отрок трапезничал, Элисабета устроилась в кресле у камина, протянув руки к желанному теплу. Истинное пламя согревает так, как не под силу ни одному из современных приспособлений. Прикрыв глаза, она позволила телу впитывать это пламя, воображая солнечный свет в жаркий летний день.

Теперь, согревшись и недавно подкрепившись, она могла бы наконец ощутить довольство и покой, но не ощущала их.

Здесь мне небезопасно — как и отроку.

Она даже сама удивилась тому, что последнее так ее обеспокоило. У Искариота есть виды на них обоих, и она начала подозревать, что с ней он обойдется ничуть не милосерднее, нежели сангвинисты.

Элисабета покрутила стопой, пробуя свою пострадавшую лодыжку. Та исцелилась довольно, чтобы не служить помехой, если понадобится бежать. А вот как отрок? Она посмотрела на Томми. Он выказывал ужасающие манеры, уплетая за обе щеки все, что было на блюде. Запах жареного мяса и фритюра отталкивал графиню, но она не выказала виду, разумея, что в изрядной степени аппетит отрока обусловлен стремлением к той же цели, что и у нее, — поддержать силы, готовясь к побегу.

Но выпадет ли такая возможность?

Искариот следил за ними, будто голодный ястреб, одновременно поедая собственную трапезу — кроваво-красный бифштекс и маслянистые овощи. Он пользовался серебряной вилкой и ножом, украшенными символом якоря.

Наконец, Томми со вздохом полнейшего удовлетворения откинулся на спинку кресла.

Элисабета вгляделась в его юное лицо. Ланиты его снова заиграли румянцем. Даже для нее поразительно, что он так быстро исцеляется. Пища явно прибавила ему сил.

— Больше не лезет, — провозгласил он, деликатно прикрывая кулаком отрыжку, тут же перешедшую в долгий зевок.

— Тебе надо отдохнуть, — сказал Искариот. — Нам придется снова тронуться еще до рассвета.

Усталый Томми взглядом отыскивал глаза Элисабеты, явно не зная, как реагировать.

Она чуть заметно кивнула ему.

Сейчас не время перечить новому тюремщику.

— Ладно, — сказал отрок, вставая и потягиваясь.

Искариот жестом подозвал Хенрика.

— Проводи мальчика в гостевую спальню и дай чистую одежду.

Томми одергивал свои портки и рубаху, замаранные пятнами засохшей крови. Несомненно, свежая одежда ему не помешает.

Он покорно последовал за Хенриком, но лишь после того, как бросил на Элисабету встревоженный взгляд, от которого ее безмолвное сердце прямо защемило.

Как только отрок удалился, Искариот подвинулся на кушетке поближе к ее креслу.

— Капельку поспать пойдет ему на пользу, — он встретился серебристо-голубыми глазами с ее взглядом. — Но у вас ко мне масса вопросов. Вопросов, которые лучше задать и услышать ответ, пока мальчика в комнате нет.

Графиня скрестила руки на коленях, решив начать с прошлого, прежде чем перейти к настоящему или будущему.

— Я желала бы узнать об участи моей фамилии побольше.

Кивнув, Иуда в течение нескольких долгих и мучительных минут излагал ей истории ее детей, а потом их детей, браков, рождений, смертей. Рассказ получился по большей части трагичный — этакий обширный гобелен, сотканный из нитей ее грехов.

Таково мое наследие.

Со стоическим выражением на лице Элисабета схоронила его слова в глубине груди. Батори не выказывают своей боли. Много раз она внушала это собственным детям, даже когда хотела крепко обнять их и омыть слезами. Но они не изведали ласки матери, и она не обучила ей своих детей. Эта сила дорого ей обошлась, но она же и спасла ее.

Покончив с жизнеописаниями ее потомков, Искариот спросил:

— Но современный мир вам не любопытен?

— Любопытен, — ответила она, — но еще более любопытна моя роль в этом новом мире.

— И, как я подозреваю, вам хотелось бы знать и о роли мальчика.

Элисабета пожала плечами, ничего не подтверждая и не отрицая. И подпустила в голос капельку сарказма:

— Что за чудовище я буду, ежели пренебрегу столь дельным молодцем?

— Вот уж действительно, что за чудовище, — на губах Искариота мелькнул намек на улыбку.

Батори отметила мелькнувшее на его лице удовлетворение, позволив ему верить, что она именно такое чудовище, которому нет дела до такого дитяти. Ибо она таким чудовищем и была, ничтоже сумняшеся убивая многих едва ли старше Томаса. Но с ним она чувствовала странное родство, а ее родня священна.

Иуда устремил на нее более строгий взгляд.

— Ваша роль, моя дорогая графиня Батори, в первую голову позаботиться, чтобы он был спокойным и послушным.

Значит, мне надлежит изображать из себя няньку.

Не допустив в голос ни намека на раздражение, она поинтересовалась:

— И что же вы намереваетесь учинить над ним такое, раз нуждаетесь в подобных умиротворяющих услугах?