Тот крутил ручку проектора. На лице его была отрешенность.

— Мелочь, — продолжал Джейк, — но хотя бы поделимся. Парень два года на нас горбатится, хоть бы слово сказал. Вот где христианская добродетель: великомученик, слов нет.

Джейк помолчал и добавил:

— Зато у него дело по душе.

Дюк долго, сочувственно смотрел на механика. Потом спросил:

— А тапер?

Шустрый чернокожий лихо отбивал матчиш по расстроенным клавишам рояля, поворачиваясь иногда, чтобы стрельнуть в публику улыбкой. Зубы у него были белые, как клавиши инструмента, лоснящая коричневая рожа — счастливая, глаза — блестящие, — в общем, заведение не могло желать лучшего. Рояль, «Cтейнвей миниатюр», купили почти новый, семьсот долларов. М.Р. сам выбирал.

— Этот пострадает меньше всех, — ответил Джейк, напряженно о чем-то размышляя. — Он днем и после нас в ресторанах играет, а утром, кажется, еще и уроки дает.

Но все-таки повернулся к компаньону. М.Р. грыз ногти.

— Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? — шепотом закричал Джейк. — Всем по пять центов раздал? Ты бы лучше подумал, куда мы сами денемся!

— Ерунда, в соседний город — и хватит. Ты бы лучше подумал, чем заниматься будем!

— Чем заниматься, я пока не знаю, — медленно проговорил Д.Э, — но только сматываться нужно чем дальше, тем лучше.

М.Р. выкатил глаза, почти заткнув за пояс тапера.

— Почему? — почти просвистел он.

— Потому.

Д.Э. потер веко — у него дергался глаз.

— Потому, сэр, что община, — шепот его сделался зверским. — Этих молокан кучка здесь, кучка во Фриско, кучка где-то еще. Передадут наше описание — и привет. Свистунофф не зря дергается: мало, что сам засветился, там же три тысячи семьсот баксов общинных денег потрачено! Наш с ним договор теперь черта с два скроешь: это его единственная возможность хоть как-то оправдаться. Обманули, подставили, не ведал, во что втянули, не знал, хотел, как лучше — понимаешь?

М.Р. почувствовал, как холодеют ноги.

— Но подожди! — бормотал он. — Мы же по закону банкроты! Со всеми бумагами! Имущество описано!

Р.Т. Козебродски хотелось все же подвергнуться законным, а не каким-нибудь иным процедурам.

— Вот это ты им и объясни, — сказал Д.Э. Саммерс — Сможешь?

Этого могло не быть. Если бы только двое джентльменов не воспользовались приглашением Джорджи пожить немного в доме ее бабушки. Дюк еще, когда бумажку с адресом «Сан-Хосе, …» увидел, не хотел.

— Надо совсем с ума сойти, чтобы туда возвращаться! — возмущался он.

— А жить где? — мрачно спросил Джейк. — На улице? Две таких ночи — и мы с вами бродяги. Нет, я вас понимаю, сэр: тюремная камера — какое-никакое жилье, да и от кредиторов прятаться удобно…

Он как-то даже умолк.

— … но согласиться не могу!

Дюк попробовал возразить, что зачем же ночевать в одном и том же месте, можно в разных. Джейк ответил, что «бродяга» будет написано большими буквами на спине костюмов на третьи сутки. И кстати прибавил, что настоящим бродягам, особенно беглым из тюрем, и вообще всякому сброду, очень понравятся двое чистеньких типов. Ну и что, что имущества — старый саквояж с парой полезных безделушек. Им-то ведь не сообщили о банкротстве «Лауд и Козебродски»!

Дюк вздохнул. Переупрямить Д.Э. можно, конечно, если постараться, но…

— Это гибель, — обреченно сказал он. — Все. Нам конец. Не понимаю, кстати, почему вас так смущают два месяца за бродяжничество? Это лучше, чем петля. Так что хоть две ночи на свежем воздухе — напоследок. А если еще повезет, да нас не сцапают…

— …то вы со своим воспалением легких как раз годитесь для ночевок под открытым небом, сэр.

— Ну, ничего себе! — обиделся Дюк. — Это когда было?

— Подите, пожалуйста, в зад, — вежливо ответил компаньон.

Свистнул поезд, сообщая, что те, кто думает слишком долго, могут на него и не успеть.

— Я знаю, почему тебе туда хочется, — сказал Дюк, когда двое джентльменов, упали на сиденья и отдышались.

— Потому что у нас нет другого выхода! — немедленно ответил Джейк.

— Ничего подобного. Ну, ты и дальше будешь серьезную рожу, или уже признаешься?

Д.Э. так изумленно прижал ладони к груди, а потом выставил их вперед, как бы говоря, что решительно не понимает, в чем ему признаваться, что не грех было и поверить.

— В том, что тебе до смерти хочется вернуться на то же самое место, и отыграться! — обвинил М.Р. — Тем более, такой случай!

— Ну, юноша! — приопустил веки Д.Э. Саммерс. — Вы же сами видите: обстоятельства складываются именно так. Случайно, если только мне не изменяет память, не бывает вообще ничего. Отсюда вывод: и это тоже не случайно! А там, кстати, живет не только пара сотен наших бывших клиентов, но и доктор Браун! Которому я должен вернуть пять баксов!

Если бы Д.Э. на этом месте прекратил умничать, и не начал разглагольствовать о долге, который платежом красен, может быть, и обошлось.

Двадцать второго августа из магазина председателя городской управы Макферсона слышался нарастающий гам: председатель толькочто обнаружил, что явился за призом в собственный магазин, пятеро горожан громко требовали свой выигрыш, а остальные полсотни просто пришли посмотреть. Большая часть в магазин не влезла, и волновалась, пытаясь не высмотреть, так выспросить, что же происходит, снаружи. — Вот эти, кстати, могли бы не возмущаться, — сказал Д.Э. Саммерс. — Они свое зрелище получат. Ну, где же оbject d’art? — Погоди ты, — у М.Р. тихонько раздувались ноздри. — Ты же знаешь: никто здесь никуда не спешит. — Ну! — выдохнул Джейк. Из-за угла повернул почтовый фургон, из которого выпрыгнули двое: почтальон и молоденький парнишка, кряхтя, вдвоем, вытащили из фургона здоровый запечатанный ящик, весь уделанный надписью: «Осторожно! Хрупкий предмет!», ужаснулись, что перепутали «Верх» и «Низ», и затем бережно внесли в магазин.

Сначала было очень тихо. Почтовый фургон уехал. Потом компаньонам послышался гул, как будто аплодисменты в театре. Гул нарастал — похоже, аншлаг. Захохотал мальчишка и тут же умолк.

Двое джентльменов спрятались.

С бычьим ревом, расталкивая толпу, из магазина выскочил Макферсон. За ним продиралсясмотритель училищ и казначей Менцель. Менцель, хоть сложения был хрупкого, подскочил к Макферсону, схватил его за ворот и стал кричать: