Впрочем, все это будет спустя время, теперь же, 16 ноября 1414-го года[38]Иоанн XXIII, который всю дорогу ждал пакостей и очень не хотел ехать, торжественно вступает в Констанц. Его встречает бургомистр города Генрих из Ульма и члены магистрата, встречает викарий констанцского епископа, а вот и сам епископ, Отто фон Реттельн, прибывший из своего загородного поместья нарочито для встречи высокого гостя. Здесь и посланник майнцского архиепископа, и курфюрста Иоанна фон Нассау, друга и горячего сторонника Коссы (в его владениях Иоанна XXIII продолжали поминать как папу даже после суда.) Впрочем, и архиепископство свое, еще при Бонифации, Иоанн Нассауский, как мы помним, получил при помощи Коссы. То есть знакомы они были еще с тех, давних времен, с 1396 года).

Иоанн XXIII – «раб рабов Божьих» – едет верхом на белоснежной лошади, которую ведет под уздцы пышно одетый воин. Едет под шелковым балдахином с четырьмя золотыми кистями по углам, укрепленным на серебряных шестах, несомых четырьмя «рыцарями церкви».

Шагают клир, копьеносцы и лучники, несущие на подушках широкополые красные шляпы кардиналов, сопровождавших Иоанна XXIII.

Толпы народа по сторонам, смешение мод немецких, итальянских и французских, пение, клики, широкие плащи горожанок, кабаны с широкими рукавами – бомбардами, пурпурэны, капы, упелянды и робы, на головах – кугели, шапероны и шапероны-буреле. В толпе проплывают ало-черные наряды докторов богословия в красных пурпурэнах и черных таларах с откидными рукавами, в четырехугольных биретто на головах и красных шапах с горностаевой пелериной и капюшоном. Мягкие, не приспособленные для немецкой зимы длинноносые пулэны месят грязь и снег. Холод. Метет. Редкая колючая крупа падает на камни мостовой и тут же тает под ногами стиснутой необозримой толпы.

Косса едет и едва ли не впервые чует собачью дрожь неуверенности во всем: в криках толпы, в завтрашнем дне, в мнении французских богословов, даже Пьера д’Альи, когда-то привечаемого им в Риме. Впрочем, кажется, почитают, кажется, встречают достойно. Быть может, все и окончится благополучно для него? Где ты, Има, скрытая народом, незримая, родная, постаревшая Има, без которой он уже не может жить!

Внешне Косса величествен и горд. Он требует поднять выше его седалище на соборе, и его подымают на помост. Он читает молитву и благословляет участников собора.

Но пятьсот участников собора уже приняли первое решение, и решение это отнюдь не в пользу Коссы, а именно: «Кроме кардиналов, архиепископов, епископов, настоятелей монастырей, право решающего голоса будут иметь также ученые-богословы, каноники и знатоки гражданского права». И решение это организовал не кто иной, как его старый знакомый, нынешний епископ Камбре, Пьер д’Альи, которого он сам сделал кардиналом и назначил своим легатом в Германии.

Едва ли не впервые безусловное и божественное право пап ограничивалось светскими представителями церковной науки, едва ли не впервые собор стал именно собором, а не всевластием кучки кардиналов во главе с папой…

Далее Парадисис приводит интимную сцену с Имой и ее покинутым мужем, пытаясь и тут лично-семейным скандалом объяснить последующее отношение Сигизмунда к Коссе… Ох, не Сигизмунду было бы судить о нравственности папы! Да он явно и не судил. Да, кстати, неужели в Лоди и Кремоне он не видел Имы, не знал о ней? И ведал, и знал, и не мог на этом основании «невзлюбить» Коссу. Опять психологическая неувязка. Дело было, конечно, гораздо серьезнее, и Сигизмунд уступал тут общественному мнению, а может быть (и скорее всего!), сложным политическим расчетам, в которых Коссе уже не находилось места, расчетам, в которых воскресала старинная идея германских императоров о воссоздании римской империи, а, значит, и борьбе с Францией (а род Коссы связан с династией Анжу!), а, значит, и утеснении папских притязаний на власть (а Косса настолько ярок и талантлив, что оставить его на престоле Святого Петра значило заранее проиграть…). Словом, «свержение» Иоанна XXIII надобилось, прежде всего, самому императору сигизмунду…

Но, однако, вот эта сцена, с помощью которой Парадисис пытается объяснить все последующее. Переписываю ее целиком:

«Приближаясь к дворцу, Косса увидел, что у входа в него собралась группа людей. От группы отделился человек, подошел к папе и произнес по-итальянски:

– Святой отец…

Он был из Италии! Он говорил по-итальянски на ломбардском диалекте! Человек этот был средних лет[39]и казался сильно взволнованным.

– Святой отец, – произнес он снова, когда Косса спрыгнул с лошади и его окружили люди, толпившиеся у дворца и желавшие рассмотреть его поближе. – Святой отец, помогите мне! Помогите мне вернуть жену!

Голос человека мог взволновать кого угодно. Но Иоанн XXIII торопился. У него было столько дел! И он нетерпеливо и укоризненно произнес:

– Добрый христианин, стоит ли беспокоить папу и отнимать у него время такой просьбой!

Косса быстро стал подниматься по лестнице, чтобы отделаться от назойливого просителя. Но тот не отставал и вслед за Иоанном вошел во дворец.

– Гуиндаччо! Подлец! – крикнул Косса своему телохранителю. – Как ты смеешь оставлять меня без охраны? Где Има?

Буонаккорсо бросил злой взгляд на человека и зашептал на ухо Иоанну:

– Это Джаноби, муж синьоры Имы. Он приходил и раньше, хотел увести ее, но она убежала… Я вышвырнул его на улицу.

Папа Иоанн с ненавистью смотрел на Аньоло Джаноби. Миланский богач решил во что бы то ни стало вернуть жену (тем более, что и католическая церковь проповедует нерушимость брака). Крайне взволнованный, с глазами, полными слез, он упал на колени перед нашим героем.

– Святой отец, святой отец, отпустите мою жену, позвольте ей вернуться ко мне! – умолял он.

– Несчастный, как я разрешу ей, если она этого не хочет! – воскликнул Иоанн.

В открытую дверь просовывались люди, рассматривая коленопреклоненного иностранца, докучавшего папе.

– Верните мне жену, святой отец, прикажите ей вернуться к законному мужу! – молил Джаноби.

Косса рассвирепел:

– К законному мужу! – саркастически повторил он слова Джаноби. – Ты – законный муж, ты любишь ее. А она-то любит тебя?

– Десять лет… Десять лет я прожил с ней в согласии. Десять лет я любил ее, и сейчас люблю еще сильнее. Отдайте мне ее! – всхлипывал Джаноби, обнимая колени папы.

Толпа любопытных у раскрытых дверей увеличивалась с каждой минутой.