ногу подвернуть на этой корявой плитке! Хотя перспектива таскать ее пару недель на руках была весьма приятной. Ну да, мечтай, Сеня, мечтай! Она скорее научится за день на костылях галопом скакать, как призовая лошадь, чем мне это позволит.

В дверях отделения нас встретила уже знакомая медсестра.

— Ой, да куда ж вас столько! — всплеснула она руками, увидев, как три здоровых мужика практически перекрыли собой весь не особо широкий больничный коридор. — Нельзя так сразу! Слабая она еще совсем.

— Пожалуйста-пожалуйста, — Василиса в прямом смысле не могла стоять на месте, и пожилая женщина с упреком покосилась на ее ноги. Чертовы каблуки создавали столько шума, соприкасаясь с кафельным полом. И тогда моя сумасшедшая заноза просто скинула туфли. Я едва не заорал на нее. Какого черта, ей что здесь — Африка? По холодному полу босой шастать? Но взглянув на Василису, понял, что она меня и не услышит толком сейчас. Кирилл же наклонился и поднял ее туфли, словно это было самой обычной вещью в мире, а я разозлился на свою тормознутость. Сам не мог, что ли, пошевелиться?

— Сеня, Кирилл, нас с Василисой только пустят, и то ненадолго, — отец выглядел тоже почти таким же радостно растерянным, как и приплясывающая на месте Васька, и смотрел, словно извиняясь.

Я, конечно, тоже не отказался бы собственными глазами увидеть Марину, но внутри и так уже попустило скрученное тугой пружиной беспокойство за нее, так что я могу и подождать. В отличие от отца и Васьки, которую уже почти колбасило от ожидания.

— Идите, конечно! — тут же ободрил его я. — Мы вас тут подождем.

Быстро надев халаты, отец и Василиса исчезли за дверями отделения. Постояв несколько минут, Кирилл огляделся и присел на низкую для его роста кушетку, поставив Васькины туфли на сидение между своих широко расставленных длинных ног. Первое возбуждение от радостной новости схлынуло, и меня неожиданно прямо до невозможности взбесил этот его жест. В нем мне мерещилась откровенная демонстрация прав долбаного собственника на саму Василису и все, что с ней связано. Справляясь с удушливым гневом, я решил, что будет благом, если я не буду доводить себя подобными мыслями, тем более, когда оба сдерживающих фактора отсутствуют. Поэтому счел за благо выйти на крыльцо подальше от этого гребаного… Кирилла. Оставалось лишь молиться, что мужик умеет читать знаки судьбы и останется смирно сидеть на кушетке со своим трофеем. Фетишист гадский!

Но, как обычно, фортуна была не на моей стороне. И, спустя всего несколько минут, Кирюша появился на крыльце, держа выводящие меня из себя туфли в левой руке. Проклятое творение какого-то модного дома издевательски поблескивало чем-то в свете уличных фонарей, словно насмехаясь надо мной.

— Нужно поговорить, не находишь?

Он, мля, может говорить нормально, а не так, будто вечно находится под прицелом камер?

— Не думаю, что тебе понравится со мной разговаривать, — я очень старался просто ответить, а не откровенно огрызнуться. Не уверен, что получилось. Да и хрен с ним!

— Потому что тебя так трясет от ревности, что при всем желании скрыть не получается?

А вот это уже откровенная, ничем не прикрытая насмешка. Но, мать их, саперы так легко не сдаются. Засунув сжатые кулаки поглубже в карманы на всякий пожарный, я решил, что, если парень хочет поиграть в слова, то ради Бога!

— Мне казалось, твоя основная профессия актер, нет? — в тон Кириллу ответил я. — Но выходит, еще и психотерапевтом шабашишь. Что, совсем плохо платят служителям муз?

— А тебя больше интересует, насколько больше тебя я зарабатываю и, соответственно, могу себе позволить потратить на свою девушку, или насколько насыщенно мы проведем сегодняшнюю ночь в люксе? Кстати, обожаю джакузи. Очень советую…

Эх, гори она огнем моя несостоявшаяся карьера сапера! Подорвался я весь, как есть подорвался! Окружающий мир все еще стремительно перекрашивался из черноты ночи в кроваво-красный, а мой кулак уже смачно встретился с челюстью этого долбаного мастера разговорного жанра. Боль такая желанная, на грани кайфа, пронзила кисть. И я прямо-таки наслаждался ею в этот момент. Она была правильной и до невозможности нужной мне, как воздух, весь это проклятый вечер, и теперь, дорвавшись, я собирался получить свою дозу сполна и сделать это вечер для Кирилла поистине незабываемым!

— Поговорить хотел? — рыкнул я с растущим раздражением, отмечая, что засранец устоял. — Ну так теперь давай потрындим.

Теряю сноровку, или он, и правда, крепок? Обычно я ронял большинство своих, скажем, оппонентов с первой попытки. А этот мало что все еще ходящий, но еще и говорящий. Плохо, Сеня. Совсем плохо! Надо исправлять.

— А я все ждал, когда же из тебя попрет! — Кирилл уклонился и вполне профессионально блокировал мою вторую атаку. Прекрасно! Так даже веселее. Никто не скажет, что я, скотина, опять измордовал беззащитного младенчика.

— Ну, таки ты дождался, сука! — я получил неожиданное удовольствие от того, что теперь Васькины туфли валялись на ступеньках, а не находились в лапах этого…

Прилетевший в челюсть мощный удар ненавязчиво мне напомнил, что торжествовать и щелкать клювом следует, только если твой противник валяется в отключке на земле.

— Как же мне это хотелось сделать все эти годы! — сказал Кирилл, довольно скалясь, и я едва уклонился от его следующего выпада, одновременно посылая свое весьма теплое приветствие его печени, от которого он с резким выдохом согнулся и отшатнулся. Вот, кстати, все же зря я ему сразу по морде. Эх, теперь не избежать разборок с Василисой и отцом. Ну, да что уж теперь!

— Какой же ты придурок, Сеня! — кашляя, просипел Кирилл. — Ты ведь ни одной ее слезинки не стоишь и не будешь стоить, пока справляться со своим гадским характером не научишься!

Ну, на самом деле я и сам это прекрасно уже знал. Но это не его собачье дело!

— Я смотрю, ты еще не наговорился? — Я ждал, пока он выпрямится, как-то не приучен бить того, кто ответить прямо сейчас не может.

— Э-э-э, мужики, а че тут у вас происходит? — из темноты к крыльцу неожиданно подошло несколько парней явно кавказкой наружности. Они выглядели взъерошенными и агрессивными. Наверняка так же, как мы сейчас с Кириллом.

— Мимо валим молча! — огрызнулся я.

— Э-э-э, слышь! Ты че так борзо разговариваешь? — тут же взвился один, поменьше других ростом. Стопроцентный керосинщик. Сейчас начнет накручивать остальных, бросаться, как истеричная шавка. А рубани его, остальные тут же впишутся, только этого и ждут. Я таких с первого взгляда в толпе вычисляю, еще до того как рот раскрывают. Из темноты к