— Как смеешь ты приходить сюда, мерзость?! — прошипел мужчина в рясе.

Гнев и сила заворочались во мне и осели тяжестью в груди.

— Я никого не трогаю, просто сижу, — спокойно ответил ему, пожав плечами. Страха я не испытывал, хотя близость церковника настораживала.

— Сегодня последний раз, когда я тебя вижу, — отрезал падре.

Мне до зуда в пальцах захотелось провести измененным черным ногтем по кадыку, выпирающему над белой колораткой[52], чтобы он заткнулся. Представил, как кровь хлынет и зальет рясу, как падре выпучит глаза и хватится руками за горло.

— Я буду приходить, когда захочу, и лучше вам, падре, меня не злить!

— Демоническим прихвостням здесь не место! Первое и последнее предупреждение.

Я порывисто повернулся к нему, низко зарычав. Святой отец довольно резво для своего возраста вскочил со скамьи, будто она была раскаленной плитой. Кутаясь в рясу, он поспешил оставить меня.

— Хорошего дня, падре! — крикнул я, забавляясь его бегством.

Затем как ни в чем не бывало кивнул проходящим мимо прихожанам, которые гуляли по склону после мессы. Закинув руки на спинку скамьи и вытянув ноги, я просидел так до заката.

На следующий день снова пришел к лавке, которую уже считал своей. Вот только насладиться местом уже не смог. Падре освятил скамью. Подозреваю, он проделал это со всеми деревянными изделиями на пике. Правильно освятил, и теперь скамья жгла меня. Не больно, но достаточно ощутимо.

Я сжал кулаки так, что они побелели. Я не собирался спускать святому отцу наглую выходку. На меня накатывали волны гнева, грозя затопить. Перед глазами поплыли цветные круги, а из фаланг пальцев показались когти.

Я размял плечи и шею. Засунув руки в карманы, буквально заставил себя уйти, потому что у меня появился план. Возвратившись в отель, прошелся по холлу и коридорам. Лилит снова закрылась у себя в апартаментах, чтобы скользить по зеркалам, поэтому у меня появился запас времени, когда моего отсутствия никто бы не хватился.

Я влетел на парковку и завел еще не успевший остыть мотор «Мустанга». Открыл окна в салоне, впуская свежий воздух, и понесся. Мороз приятно холодил кожу, а предвкушение заставляло ускоряться. Да-да, я отступил, чтобы вернуться в Хайльбронн ночью.

Шаг. Еще один. Я легко толкнул ладонью дверь, переступая порог. Тело слегка обожгло, но боль оказалась терпима и придавала еще большей злости. Я ощущал прилив бурлящей силы, которая бежала по венам жидким огнем.

Церквушка была небольшой настолько, что сделай я двадцать шагов в одну сторону — уперся бы в противоположную стену, учитывая, что это большая прямоугольная часть. Где-то за одной из низких дверей, ведущих из главного зала, должен был спать святой отец.

Я приблизился к купели возле входа. Опустил пальцы в святую воду, чувствуя легкое покалывание, словно от тока, и приложил ко лбу, затем к правому и левому плечу. Взгляд упал на крест в человеческий рост, который висел на стене за алтарем. Скорбное выражение на лице Христа позабавило, и я встал прямо, раскинул руки ладонями к залу, копируя распятого, склонил голову и злорадно улыбнулся.

Святоши! Бесят. Где их Бог, когда их убивают? На облачках спит? Кожа на руках покраснела и покрылась мелкими язвами. Я почувствовал зуд под одеждой и взбесился еще больше. Первую из трех маленьких дверей выбил ногой. За ней оказалась хозяйственная утварь. Вторая служила уборной. А третья отворилась сама, из темного проема выступил падре в ночном колпаке и клетчатой флисовой пижаме.

— Exorcizo te, immundissime spiritus, omnis incursio adversarii, omne phantasma, omnis legio, in nomine Domini nostri Jesu Christi eradicare[53]… — голос святого отца дрожал то ли от гнева, то ли от страха.

— Довольно! — я искренне смеялся.

— Что забыл ты в храме Божьем?

— Здесь Бога нет. По крайней мере, в данный момент, — я запрыгнул на алтарь и, поерзав, почти лег на него, облокотившись на деревянную подставку для Святого Писания.

Падре, трясясь, взял в руки крест, висевший на шее, и снова начал шептать на латыни формулу изгнания, которую учили на кафедре экзорцизма при Ватикане.

— Не утруждайтесь. Это так не работает, — махнул я рукой и доверительно добавил: — Я не совсем демон.

— Кресты дрожат, когда ты проходишь мимо церкви, а значит — демон! — крестясь, выпалил падре.

— Как мало вы знаете о демонах, падре, а еще учите других. Нехорошо, — издевательски поцокал языком.

Адреналин переполнял вены, грохот в ушах заглушал все остальные звуки. Я чувствовал напряжение и боль в мышцах.

— Восстановите скамью, на которой сижу каждый день, и забудем о вашей выходке.

Я поднялся с алтаря и мгновенно подлетел к священнику. Нужно было заканчивать, тело горело и жгло невыносимо, мне хотелось завыть. Я схватил падре рукой за горло, ладонь обожгло, будто сунул руку в костер и тут же отдернул.

— Я никогда не потерплю такую мерзость, как ты, рядом с домом божьим! — выплюнул мне в лицо пожилой священник.

Это стало последними словами падре. Зарычав, как бешеный пес, я схватил его за голову и поставил большие пальцы на глаза. Падре трепыхался, как антилопа, когда ей вцепился в горло ягуар: зная, что умрет, и ведомая животным ужасом. Он бил руками по моим плечам и лицу, но что мог сделать старик против такого существа, как я? Мои пальцы давили и давили, пока в глазницах уже мертвого священника не осталось ничего. Бросив того на пол, пошатываясь от боли, я кое-как вышел из церкви. Напоследок кинул взгляд в зал: ничто там не указывало на мое присутствие. Лишь легкий едва заметный грязновато-желтый осадок на гладком дереве пола. Сера. Ну и черт с ней. Оставлю дверь открытой, ветер унесет все за ночь.

Я встал недалеко от порога и задрал голову, глубоко вдыхая морозный альпийский воздух. Звезды мерцали на ясном небе, и на эту красоту, казалось, я мог смотреть вечность. Тело приходило в норму после церкви, язвы на руках понемногу затягивались.

— Ну и где твой Бог, а? — зло спросил я мертвого падре, обернувшись в сторону церкви, но никто мне не ответил.

Убийство не принесло экстаза, как это бывало в отеле. Святоша уничтожил для меня этот пик. Теперь я не смогу здесь появляться, потому что нового падре, присланного на место покойного, также заинтересует моя не совсем человеческая сущность.

Я запрокинул голову и смотрел в бесконечное звездное небо, думая о том, что хотел бы быть свободным. Свободным от Лилит и Фера Люция. Рыжая хороша, очень, и