Когда мы вернулись в ту комнату, то увидели Хатчесона, стоящего напротив «Железной девы»; он, очевидно, философствовал, и теперь поделился с нами своими мыслями в виде некой вступительной речи.

– Ну, я кое-что тут узнал, пока мадам приходила в себя после обморока. Мне кажется, что мы совсем отстали от времени на нашем берегу океана. Мы, на равнинах, думали, что индейцы дадут нам сто очков вперед в том, чтобы доставить человеку массу неудобств; но, по-моему, ваши старые, средневековые правоохранители далеко их опередили. Заноза здорово наказал ту скво, но вот эта юная мисс его посрамила. Концы этих шипов до сих пор еще достаточно острые, хотя даже их края разъело то, что их покрывало. Хорошо бы нам получить образцы этой игрушки и отослать их в резервации только для того, чтобы сбить спесь с индейских мужчин, и с женщин тоже, показав им, как их посрамила старая цивилизация. Я сейчас залезу в этот ящик на минутку, чтобы узнать, как человек чувствует себя внутри!

– Ох, нет, нет! – запротестовала Амелия. – Это слишком ужасно!

– Я считаю, мадам, что нет ничего слишком ужасного для исследователя. Я в своей жизни бывал в некоторых очень странных местах. Провел одну ночь внутри лошадиного трупа, когда пережидал пожар в прерии на территории штата Монтана; в другой раз переночевал внутри туши буйвола, когда команчи вышли на тропу войны, а мне не хотелось бросать свой лагерь. Два дня провел в туннеле золотого прииска Билли Брончо[66] в Нью-Мехико и был одним из четырех человек, которые провели три четверти дня в кессоне[67], перевернувшемся на бок, когда мы строили фундамент моста Буффало. Я еще не забыл прежних приключений и не собираюсь сейчас это делать!

Мы поняли, что он твердо решил провести этот эксперимент, поэтому я сказал:

– Ну, тогда сделайте это побыстрее, старина.

– Есть, генерал, – ответил он, – но я считаю, что мы пока не готовы. Джентльмены, мои предшественники, которые находились в этой жестянке, не были добровольцами, прямо скажем! И догадываюсь, что их как-то живописно связывали перед тем, как нанести главный удар. Я хочу полностью поместиться в этой штуке, поэтому меня сначала надо должным образом подготовить. Пусть этот старый смотритель достанет какую-нибудь веревку и свяжет меня по всем правилам.

С этой просьбой американец обратился к смотрителю, но тот, когда понял смысл его речи, хоть, вероятно, и не оценил всех красот его диалекта и образов, покачал головой. Однако его протест был всего лишь формальным и вполне преодолимым. Американец сунул ему в руку золотую монету со словами: «Возьми, приятель. Это твое, и не надо бояться. Тебя же не просят участвовать в повешении!» После этого смотритель нашел потрепанный обрывок веревки и достаточно прочно связал нашего спутника. Когда верхняя часть тела Хатчесона была связана, он сказал:

– Погодите минуту, судья. Полагаю, я слишком тяжелый, и вы не сможете засунуть меня в жестянку. Давайте я сам туда залезу, а потом вы сможете связать мне ноги!

С этими словами сумасброд спиной вперед втиснулся в отверстие, которое едва вместило его. Оно было точно ему по размеру. Амелия наблюдала со страхом в глазах, но, явно не хотела ничего говорить. Потом смотритель закончил свою работу, связав ноги американца, так что теперь он стал совершенно беспомощным и неподвижно стоял в своей добровольной тюрьме. Казалось, это доставляет Хатчесону истинное удовольствие, и его лицо расплылось в характерной для него широкой улыбке, когда он сказал:

– Наверное, Еву создали из ребра карлика! Здесь не хватит места для гражданина Соединенных Штатов нормального роста. Мы, в Айдахо, делаем наши гробы более просторными. А теперь, судья, начинайте опускать дверцу, только медленно. Я хочу испытать такое же удовольствие, как те парни, когда эти шипы начинали приближаться к их глазам!

– Ох, нет! Нет! Нет! – истерически закричала Амелия. – Это слишком ужасно! Я не могу вынести этого зрелища! Не могу! Не могу!

Но американец был упрям.

– Послушайте, полковник, – сказал он, – почему бы вам не вывести мадам на небольшую прогулку? Я бы ни за что на свете не хотел задеть ее чувства, но теперь, когда я уже здесь, проделав путешествие в восемь тысяч миль, мне было бы слишком трудно отказаться от того эксперимента, ради которого я преодолел столько препятствий! Не каждый раз человеку удается ощутить себя упакованным в консервную банку! Мы с судьей быстренько проделаем все это, а потом вы вернетесь, и мы вместе посмеемся!

Снова восторжествовала решимость, порожденная любопытством, и Амелия осталась, крепко держа меня за руку и дрожа, а смотритель начал медленно, дюйм за дюймом, отпускать веревку, которая удерживала железную крышку. Лицо Хатчесона буквально сияло, а глаза следили за первым движением шипов.

– Ну, – произнес он, – мне кажется, я так не веселился с тех пор, как покинул Нью-Йорк. Не считая стычки с французским матросом в Уоппинге[68] – да и та была не слишком большим развлечением, – я не испытывал настоящего удовольствия на этом прогнившем континенте, где нет ни медведей, ни индейцев и где никого не пытают. Помедленнее там, судья! Не торопитесь! За свои деньги я хочу получить первоклассное шоу!

Должно быть, в жилах смотрителя текла некоторая часть крови его предшественников из этой ужасной башни, так как он управлял механизмом так необычайно медленно, что через пять минут, за которые внешний край дверцы не переместился и на несколько дюймов, нервы Амелии начали сдавать. Я видел, что губы ее побелели, и почувствовал, как ее пальцы на моей руке разжались. Я быстро огляделся вокруг в поисках места, куда можно было бы ее положить, а когда снова взглянул на жену, то обнаружил, что ее глаза уставились на что-то рядом с «Девой». Проследив за ним, я увидел черную кошку, притаившуюся в укрытии. Ее зеленые глаза светились в темноте помещения, как сигналы опасности, а их яркость усиливали пятна крови, по-прежнему заметные на ее шкуре и на губах. Я крикнул:

– Кошка! Берегитесь кошки! – и в ту же секунду она прыгнула и встала перед механизмом. В тот момент она была похожа на торжествующего демона. Ее глаза яростно сверкали, шерсть встала дыбом. Казалось, кошка вдвое увеличилась в размерах, а ее хвост стегал по бокам, как у тигра, настигшего добычу. Когда Элиас П. Хатчесон увидел ее, он еще пуще развеселился и в его глазах зажегся смех.

– Будь я проклят, – воскликнул он, – если эта скво не нанесла на себя всю свою боевую раскраску! Просто дайте ей пинка, если она вздумает броситься на меня, – начальник так крепко меня связал, что, будь я проклят, если смогу спасти свои глаза, захоти она их выцарапать! Полегче там, судья! Не отпускайте веревку, не то мне тут конец!