Вечера стояли прекрасные, если только не дул сильный ветер, вздымавший клубы пыли. Она читала, писала письма. Иногда они с друзьями собирали черепашек и устраивали черепашьи бега. Иногда пролезали через прутья ограды и убегали в какое-нибудь кафе, вблизи от лагеря. Там бывало совсем безлюдно. Они пили lemon squash[188] и часами танцевали под шипящие звуки патефона. У них имелись две пластинки с танцевальной музыкой: “Dollar Princess” и “La Paloma”, — и они ставили их снова и снова.

118.

Четверг, 27 июля 1916 года

Мишель Корде ужинает в ресторане “Максим” в Париже

В Париже чудесное жаркое лето. Кафе заполнены народом. Столики теснятся прямо на тротуаре. Каждое воскресенье пригородные поезда мчат своих многочисленных пассажиров на природу, в поисках отдыха. По улицам несутся одетые в белое девушки на велосипедах. Практически невозможно найти свободный гостиничный номер на курортах атлантического побережья.

Мишель Корде сидит со своим знакомым в ресторане “Максим”, поблизости от Елисейских Полей. В который раз он поражен контрастом, существующим между тем, что он видел, и тем, что знал. И в который раз он подумал, какой же далекой может показаться война. Ресторан был знаменит своей кухней и фешенебельными интерьерами в стиле ар-нуво, что превращало его в культовое заведение, пристанище, где можно скрыться от реальности, в живое напоминание о былых счастливых днях, в обещание будущего. Да, война была далеко, и тем не менее она здесь, несмотря на то, что открыто демонстрируется все, что обычно скрывалось, — а именно алкоголь и секс, — или, может, надо назвать их пьянкой и развратом.

В ресторане полным-полно людей в форме, разных родов войск, разной национальности. Мелькают известные лица: драматург Жорж Фейдо и профессор, художник-баталист Франсуа Фламенг, акварели которого можно увидеть практически в каждом номере популярного издания “Иллюстрасьон”. (Фламенг принадлежал к тем гражданским, которые, завидуя притягательности военных, справили себе собственный костюм в военном стиле. В этот вечер на нем были кепи и куртка цвета хаки, гольфы, а грудь украшал ряд пряжек.) В ресторане также были женщины, почти все — проститутки высокого полета.

Этим вечером посетители ресторана в неимоверных количествах поглощали алкоголь. У нескольких летчиков это называлось “ужин из шампанского”, — они ничего не ели. Пьянствовали по-страшному. Публика только одобрительно хохотала, глядя на то, что до войны непременно привлекло бы укоряющие взгляды или вызвало бы резкие замечания. Корде видит британских офицеров, упившихся так, что один из них не держится на ногах. Он пытается надеть фуражку, но все время промахивается мимо собственной головы, к вящему удовольствию окружающих. Два пьяных офицера стоят у своего столика и грубо ругаются, их брань разносится по роскошному залу. Никто даже не шелохнется.

Сутенерство процветает почти открыто. Возжелавший снять проститутку клиент может просто обратиться к директору ресторана. Корде сам слышал, как тот моментально ответил: “Сегодня вечером — к вашим услугам”. После чего назвал цену, адрес, номер квартиры, куда повернуть — направо или налево, а также то, что называется “требованиями гигиены”.

Даже во Франции, где и так имелась целая сеть легальных борделей, в связи с войной проституция обрела небывалый размах. Война подстегнула спрос на подобные услуги, и власти, в угоду военным, частенько смотрели на торговлю живым товаром сквозь пальцы. Толпы солдат каждый день прибывали в свой отпуск в Париж, и со всех концов страны сюда же съезжались шлюхи. Число арестов за нелегальное занятие проституцией увеличились на 40 процентов.

Значительно возросло и число венерических заболеваний, в частности сифилисом. (Одним из тех, кто к концу войны падет жертвой этой болезни, стал именитый гость этого вечера, Жорж Фрейдо.) Во многих армиях солдатам перед отпуском раздавались презервативы[189]. Не то чтобы это очень уж помогало. 22 процента канадских солдат во Франции за 1915 год заразились венерическими болезнями. А из солдат союзнических армий, которые прибудут во французскую столицу летом следующего, 1917 года, заразится 20 процентов. И не то чтобы все без исключения боялись заразиться. Иногда больные проститутки зарабатывали больше, чем здоровые, обслуживая солдат, которые хотели заразиться, чтобы таким образом уклониться от отправки на фронт. Это обстоятельство наиболее гротескно проявлялось в торговле гонорейным гноем: солдаты покупали гной и смазывали им свои половые органы, надеясь подцепить болезнь и оказаться в госпитале[190]. Наиболее отчаявшиеся втирали его в глаза; дело часто оборачивалось полной слепотой.

Проститутки тоже не оставались в стороне в это военное время. Некоторые бордели вроде бы принимали бездомных беженцев, и Корде было известно, что все высокооплачиваемые проститутки, сидевшие в этот вечер в ресторане “Максим”, имели так называемых крестников. Из патриотических побуждений эти женщины “усыновляли” себе по солдату, и это значило, что тот приезжал к ней в свой отпуск, а она бесплатно спала с ним.

Пьяное буйство в ресторане продолжается. Хлопают пробки от шампанского, люди хохочут, вопят, раздается звон бокалов. Одетый с иголочки офицер рычит: “Долой гражданских!”

♦

В тот же день Флоренс Фармборо пишет в своем дневнике о молодом раненом офицере, боровшемся со смертью:

119.

Начало августа 1916 года

Павел фон Герих видит, как падают бомбы на Рожище

Каждое утро — одна и та же песня. Во всяком случае, каждое ясное утро. А сегодня, похоже, чудесный, солнечный летний день. Около шести часов утра, и Павел фон Герих видит на горизонте мелкие точки; этих точек все больше и больше. И вскоре можно расслышать звуки, что-то вроде “странного жужжания”. Пора прятаться в убежище.