И пока они обследовали одну комнату за другой, его молодая жена начала светиться, как будто под кожей у нее разгоралось зарево.

– Здесь ваша спальня, – сказал он наконец.

Его любимая комната, она простиралась во всю ширину дома с юга на север, открывая обзор местности через три набора окон. Там была кровать с пологом на четырех столбиках. Два диванчика стояли по обеим сторонам камина, где весело горел огонь. Если не считать красоты полированного красного дерева, все в комнате было окрашено или обито тканью цвета слоновой кости или белого. Кроме этого – также неожиданно, как внезапно грянувшая песня, – необыкновенный ковер заполнял середину комнаты. Ковер оживляли роскошные восточные образы, окрашенные птичьим пением и запахом цветущих вьющихся растений. Словно огонь, ковер отбрасывал теплый свет на стены с лепкой. Энн стала в дверях.

– Мне казалось, вам это понравится, – заметил Джек, – хотя вы можете выбрать любую комнату, конечно.

Она подошла к кровати и потрогала белые занавеси.

– Я не знаю, что сказать. Где вы нашли время подумать о том, что может мне понравиться?

– Мне пришлось послать приказ открыть дом. Сообщить прислуге, какие кровати, какие камины…

Он ощутил странную неуверенность, словно ему действительно станет больно, если она отвергнет выбор, но она повернулась к нему, ее глаза блестели.

– Я думаю, что красота комнаты проистекает из ее простоты, – сказала она. – Но этот великолепный ковер заполняет пространство, как биение сердца.

– Он вам нравится? Она улыбнулась.

– В такой комнате можно танцевать, – проговорила она. – Мне она очень нравится. Очень. Благодарю вас, Джек.

Воспарив сердцем, он повернулся и распахнул дверь.

– Тогда я надеюсь, что подарки вам тоже понравятся!

– Подарки?

– Свадебные подарки. Внизу. Где нас, кроме всего прочего, ждет трапеза.

Она спустилась следом за ним в маленькую гостиную, обшитую дубовыми панелями, комнату, где он провел в детстве много спокойных и счастливых часов. Перед огнем был накрыт стол на двоих. Не официальное пространство столовой, просто интимный ужин для четы в их брачную ночь.

Высокий профессионализм английских слуг никогда не перестанет изумлять его.

Два сундука стояли у стены. Энн села в шезлонг, а Джек откинул крышку первого. Он сунул руку внутрь и вынул стопку книг и брошюр.

– Почти все, что было опубликовано об ископаемых ящерах, – сказал он. – Статьи о последних исследованиях. Книги по анатомии, геологии. Все, что, по моему мнению, может помочь вам в изучении окаменелостей.

Энн побледнела, потом покраснела, как роза.

– Вы подумали и об этом? Для меня?

Она подошла и стала на колени рядом с сундуком, а потом заглавие за заглавием сопровождала восклицаниями. Прижав к груди несколько больших томов, она вернулась к шезлонгу.

– Ах, как мне хотелось прочесть вот это – и это! Но как вы смогли собрать все это так быстро?

– Я приказал сделать это, как только мы приехали в Уилдсхей, – власть Блэкдаунов.

Она провела рукой по обложке иллюстрированного трактата и улыбнулась:

– Благодарю вас, Джек.

– Вы не хотите узнать, что во втором сундуке? Она рассмеялась:

– Лучше этих книг ничего не может быть!

– Для ума, – сказал он. – Но что насчет духа?

Он открыл вторую крышку и выбросил оттуда буйство цвета: синий шелк, на котором серебряной нитью были вышиты крошечные цветочки; бледный, мягкий, как шепот, нефрит с маленькими золотыми птичками; чистый, почти прозрачный с белым рисунком на белом фоне, где призрачные драконы изрыгают свое сжигающее снег дыхание под призрачными деревьями с листьями, похожими на пальмовые; потом красный, потом кремовый, потом желтый…

Им овладело что-то похожее на безумие. Он подошел к своей молодой жене и начал разворачивать один рулон цветного шелка за другим, как будто хотел отбросить ее простое платье и расшить его чувственностью.

– Вот, – сказал он, когда синий, золотой и зеленый каскад свесился с ее колен. – Герцогиня пришлет портниху, но я привез эти ткани для вас с другого конца света.

Ее пальцы блуждали по тонкой вышивке – тонкой, как паутина, и ее лицо вспыхнуло – прекрасное, безумно желанное.

– Не для меня, – возразила она. – Тогда вы обо мне еще не знали.

– Вздор! Это все для вас. Они предназначались вам, когда я их покупал. Просто тогда я этого еще не понимал. – Джек задрапировал ее плечи садом мелко вышитых цветов. – Этот синий как раз в цвет ваших глаз, когда вы сердитесь.

– Сержусь? Он рассмеялся: – Да!

Она провела пальцами по шелку, поднесла газ кремового цвета к лицу и провела им по щеке.

– Но сейчас я не сержусь.

– Значит, будете сердиться, – сказал Джек. – Я женился на вас, но обещал вас оставить. Вы рассердитесь.

Она встала. Шелка скользнули вниз и образовали водоем, окраской схожий с кушеткой позади нее.

– Почему я должна сердиться, если все, что произошло, началось по моей вине?

Он схватил ее обеими руками.

– Не надо быть такой кроткой, Энн!

– Сегодня день моей свадьбы, – сказала она, сжав его пальцы. – Я буду настолько кроткой, насколько мне хочется.

От ее волос исходит запах: невинность лаванды и розмарина, сладко запретные. Темный пульс забился в его чреслах, тяжелый, жаркий и отнюдь не невинный. Ему страшно хотелось поцеловать ее, но он балансировал на лезвии ножа между двумя желаниями. Он жаждет ее. Или он жаждет – чего? Свободы?

– Не хотите ли еще чего-нибудь в качестве свадебного подарка?

Она покачала головой:

– Нет. Ткани эти очень красивы. Книги еще лучше. Я вообще ничего не ждала.

Дверь отворилась, и Джек отошел от молодой женщины.

Энн оглянулась. Слуга в ливрее внес поднос. Джек подвел ее к столу. Слуги вносили череду изысканных, старательно приготовленных блюд. Она клевала все, ела ровно столько, чтобы он не заметил, что никакого аппетита у нее нет.

Она потеряла Джека. Он уедет в Азию и никогда не вернется. Конечно, она может начать новую одинокую жизнь в этом чудесном доме. Она не жалела о том, что потеряла Артура и даже Хоторн-Аксбери. Она – леди Джонатан Деворан Сент-Джордж. У нее будет столько возможностей. Но это будущее еще не началось по-настоящему, а настоящее было все еще очень живо.

Наконец со стола убрали скатерть, и слуги ушли. Свет пламени плясал на серебряном блюде оранжерейных фруктов, сверкал на гранях графина с бренди.

Энн перебирала горсть виноградин, раскладывая их по своей тарелке с золотым ободком. Джек мучительно красив, он рассказывает разные истории, пьет дорогое вино, развлекая ее, как будто она посторонняя. Его пальцы, ласкающие ножку бокала, красивы. Его улыбка прекрасна, порочна, как у падшего ангела.