Джек вернулся к кушетке и наклонился, как будто хотел поцеловать. Но вместо этого поднял ее на руки, и Энн вскрикнула. А он сел и усадил ее к себе на колени.

– Мы уже занимались так любовью и раньше, – сказал он. – Безумно, в коттедже и у фонтана. Безумно, потому что мы не думали о том, чего хотим. Теперь все будет по-другому. Теперь я хочу показать вам, что любовные ласки могут быть наполнены смыслом. Не торопливым, не слепым стремлением к завершению, но полным всевозможных оттенков чувства. Согласны ли вы и на этот риск тоже?

Энн обняла мужа за плечи, наслаждаясь его мощью.

– А почему это рискованно?

– Потому что на каждой стадии вы будете совершать значительное преступление не только по отношению к наслаждению, но и к исповеданию плоти.

– Вы хотите сказать, что я не могу просто закрыть глаза, лечь на спину и выполнить свой долг перед Англией?

Он тоже улыбнулся:

– О, и это тоже! Разумеется.

Энн уже была готова принять его. Но он медлил и ласкал ее. Как-бы небрежно играя с каждым соском, он довел ее до почти удушающего восторга, но потом снова отпустил. Когда Энн показалось, что она, наверное, не выдержит большего наслаждения, когда она уже жаждала освобождения, он усадил ее на себя верхом.

Она почувствовала, как он проскользнул в нее. Волны восторга распространились по ее животу, как солнечный восход.

Ей хотелось двигаться. Конечно, она должна двигаться, трудиться ради большего наслаждения, но его сонный взгляд удерживал ее, словно просил подождать.

– Сидите спокойно, расслабьтесь и просто чувствуйте меня, – сказал он.

Энн опустила голову ему на плечо. – Я ощущаю, это прекрасно.

– Я ласкаю вас изнутри.

И она закрыла глаза, сидя неподвижно. Его руки лежали на ее талии. Чувствует ли она то, о чем он сказал?

– Я не знаю, не знаю.

– Не важно, дышите, как я показал вам тогда. Пусть ваша сосредоточенность проникнет глубже и глубже. Пусть ваши внутренние мышцы расслабятся. Просто чувствуйте меня.

Она дышала глубоко, легко и открыто. Она сидела совершенно неподвижно и сосредоточенно.

– Вы становитесь во мне еще больше, – прошептала она. – Мне кажется, вы как будто… целуете меня. Это прекрасно, Джек. Прекрасно!

Ее голова полна солнечного света, жаркого и желтого. Ее сокровенные места дрожат от ощущений таких острых, что на глаза навернулись слезы. Когда Энн сосредоточилась, то ощутила, что его спокойные ласки вызывают волны наслаждения, разливающегося по всему телу.

– А теперь посмотрим, можете ли вы следовать за мной вашими внутренними мускулами.

И ее тело словно поняло, что нужно делать, она сумела обхватить его, ритмично сжать и сотворить еще более глубокое наслаждение, когда оба они погрузились в сладострастный водоворот.

Он погрузил обе руки в ее волосы и поднял ее лицо так, чтобы смотреть ей прямо в глаза, в то время как они слились в этом молчаливом, полном тайных мелких содроганий блаженстве. Его улыбка стала надменной. Его глаза сверкали, хотя в глубинах отражались странные намеки на сочувствие. Тигр, преследуемый духом лесного божества, признающий эту власть и добровольно охваченный ею.

Ее веки отяжелели, словно она захмелела. Она превратилась в сплошной жаркий расплавленный тигель интимного наслаждения. Все ее существо сосредоточилось на необычайном соитии с именно этим человеком. Она ощущала все больше и больше, все до мельчайших подробностей. Энн все еще смотрела ему в глаза, погрузившись в этот темный взгляд, когда насыщение вырвалось за пределы точки возвращения. Его лицо исчезло, погрузившись в солнечный свет и мрак. В ушах у нее звенят ее же крики. Ее открытый рот ощущает влагу и соль – горько-сладкий восторг слез.

– Тише, тише, – сказал кто-то, поддерживая руками ее обмякшее тело. – Тише, любимая.

Его губы целуют ее щеки и веки, легко прикасаются к коже, ставшей вдруг чувствительной, как кончик языка. Она плывет по морю ощущений, понимая все разом – он все еще находится в ней: крепкие мускулы его бедер, шелк ласкает ее ноги, его руки давят на ее спину, ее груди упираются в его грудь, его запах наполняет ей ноздри. И еще Энн воспринимает треск огня, мелкие трещинки на панелях, темный сад за окном, деревья и травы, которые сбегают по своей собственной живой воле прямо к морю.

Наслаждение, одно бесконечное наслаждение.

Она прижалась к нему и заплакала всерьез.

– Тише, – сказал он. – Все хорошо. Все хорошо.

– О да, – сказала она, задыхаясь от плача, – более чем хорошо. Великолепно.

Он откинул влажные волосы с ее лба.

– Сама не знаю, почему я плачу! Понятия не имею… я все еще жду, когда мой рассудок вернется в мое тело.

Джек погладил ее, чтобы успокоить.

– У нас вся ночь впереди.

Вся ночь! А потом он уедет, если не этим утром, так на следующее. Он уедет и никогда не вернутся – разве только, быть может, в гробу…

И словно окунувшись в холодную воду, Энн поняла, в чем состоял риск. Пережить вдвоем нечто столь глубокое – это значит создать нерушимые узы. Джек вторгся не только в ее тело, но и в душу. И может быть – может быть, она сделала то же самое с ним?

Она слизнула соль, все еще оставшуюся в уголках рта, и поняла теперь, почему плакала. Она не знала, о чем просит, когда уговаривала его, когда просила показать ей, насколько порочными могут быть любовные ласки. Но Джек-то это знал. Он знал – и все-таки рискнул?

Энн посмотрела ему в глаза, решив не говорить ничего о своем открытии, решив не утяжелять его бремени. Теперь, когда они зашли так далеко, ей хотелось отдать ему все. Он – ее муж. Что бы они ни сделали, это не может быть дурно. И если они связаны, значит, связаны. Если он мог пойти на риск, значит, может и она. «Когда нет пути назад, нужно идти вперед…»

– Теперь моя очередь, – сказала она.

– Ваша очередь?

– Моя очередь доставить вам такое же наслаждение. Он рассмеялся:

– Вы уже доставили.

– Я хочу прикоснуться к вам. Он закрыл глаза.

– Господи! Вы прикасались ко мне.

– Нет, руками и губами. Я хочу доставить вам удовольствие.

– Я уже получил такое удовольствие, какого еще никогда не испытывал.

– Но ведь есть и большее, да?

– Большее есть всегда, – сказал он. – Теперь у нас, вероятно, будет ребенок?

То была медленная, томная ласка, закутанная в шелк. Джек давал, потом давал больше. Он хотел дать ей весь мир. Она сияла в блаженстве, его жена. Энн была бархатная, горячая и атласно гладкая, его жена. Она ни в чем не отказывала, дарила все, пока он вел ее в долгом танце восторга, пока наконец он не дал своему семени излиться в ее глубину. Дитя, которого он, вероятно, никогда не увидит.