Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В последующие три дня Тейлор часто оставался на палубе, завороженный массивными каменными стенами пролива, поднимавшимися по обе стороны от «Грампуса».
Торм оказался совершенно прав. Когда корабль продвинулся на восток, а затем повернул к юго-западу, Тейлор обнаружил вполне различимый проход между горами Гатони и Гонвира. Торм оставался на палубе, пока они шли через этот проход, и ревел команды, которые нельзя было не услышать и на верхушке мачты. Все паруса были убраны, кроме грота, и, движимый ветром, надувающим этот единственный широкий кусок сурового полотна, «Грампус» проскользнул между выступавшими скалами, которые и обозначали начало пролива Зубья Пилы. Проход был немногим шире сотни ярдов, так что с судна без труда можно было добросить камень до древних скал. На почти отвесных склонах кое-где виднелась растительность: немного лишайника у линии воды и чуть повыше кустарник, в тех местах, где жизнь находила невероятные способы пустить корни между потемневших от старости камней.
Миновав величественные скальные ворота, судно попало в широкую бухту почти трех миль в диаметре, со всех сторон окруженную нависающими горами. Единственное исключение составлял еле заметный проход в узкий пролив, который разделял скалы на юге. Тейлор чувствовал, что у него бегут мурашки по коже от этого плавания по спокойным водам в тени гор высотой в десять тысяч футов. Казалось, будто земное чрево поглотило утлое суденышко.
Божья миска для мытья рук — так назвал капитан эту бухту.
Когда они приблизились к воротам, ведущим непосредственно в пролив, Тейлор понял, что они даже уже, чем первые. Отвесные стены резко вздымались прямо из воды, поднимаясь до головокружительной высоты и загораживая собой солнце. Матросы, обычно такие шумные, смолкли, перестали петь и перекрикиваться и теперь, в тени скал, висели на канатах в полном молчании. Когда нос корабля вошел в крошечное горло пролива, Тейлор понял, что и он сам затаил дыхание и стоял не шелохнувшись, пока корма тоже не проскользнула в ворота. В самом узком месте зазубренные края черных скал находились не дальше чем в пятидесяти футах с каждой стороны. И Тейлор с содроганием подумал о том, как близко они могут находиться внизу, под водой, под корпусом корабля.
Еще хорошо, что Торм до самого вечера, до конца вечерней молитвы, молчал о том, насколько удачно они выбрали время. Корабли могли проходить через внутреннюю горловину пролива только при высоком приливе, поскольку здесь было очень мелко. Давным-давно какой-то корабль не принял этого во внимание и потерпел тут крушение, из-за чего потом пришлось несколько месяцев очищать горловину пролива от обломков. Опоздай «Грампус» хоть чуть-чуть, пришлось бы становиться на якорь и несколько часов ждать, пока вода поднимется достаточно высоко, чтобы можно было двигаться дальше.
Однако вскоре стены пролива отступили, открывая проход, ширина которого иногда достигала двух миль, но чаще он был раза в два уже. Тейлор с изумлением рассматривал водный коридор, где стенами служили скалы, причудливо изгибавшийся к югу. Когда горы вновь сдвинулись, Гатонь справа, а Гонвир слева, Тейлор невольно вытянул шею, ощущая головокружение от неправдоподобно высоких пиков над своей головой. «Грампус», даже со всеми своими мачтами, казался просто песчинкой по сравнению с горами.
Через некоторое время пролив опять сузился всего до нескольких сотен ярдов. Песни матросов мрачным эхом отражались от бесплодных скал, а когда эхо подхватывал ветер, оно звучало словно стоны и вой призраков. Тейлор временами нервничал из-за того, насколько близко к скалам двигался корабль, но для капитана Торма места в проливе было больше чем достаточно, и он давно уже приказал поднять бизань, фок и грот. Развив весьма неплохую скорость, судя по тому, как бурлила и пенилась вода в кильватере, «Грампус» шел на юг, по направлению к Пепельному морю.
— Сколько времени займет переход? — спросил Тейлор, когда они с капитаном Тормом поднялись с колен после вечерней молитвы.
— Бывает по-разному, — пожал плечами гатонец. — Мы хорошо справились сегодня, но ветры в Зубьях Пилы капризны. Однажды я увидел Пепельное море спустя всего два дня после прохода через Божью миску. В другой раз я провел в этих водах неделю, потому что почти все время стоял полный штиль. А один мой знакомый капитан однажды застрял в этом проливе на целых пятнадцать дней. Он клялся, что ветер исчез полностью, словно Бог перестал дышать. Однако даже в этом случае проход занял у него не больше времени, чем если бы он стал огибать Гонвир.
Тейлор вышел от капитана, размышляя о том, что могло бы произойти за пятнадцать дней, если бы штиль запер их в проливе. Уже сейчас, находясь всего неделю в море, он чувствовал себя прискорбно отрезанным от всего мира, от той гибкой информационной сети, которой он опутал весь континент. Тейлор никогда не брал отпуска, и прошло много лет с тех пор, как он провел даже половину этого времени без ежедневного изучения разнообразных донесений, стекавшихся на его стол со всего света. Всё, думал он, происходит где-то там, а он находится здесь, сидит, как в ловушке, на корабле, полном религиозных фанатиков.
И все же находиться на палубе было предпочтительней, чем законопатить себя в похожей на гроб каюте. Оставалось еще часа три дневного света, и Тейлор вытащил наверх пару подушек. Он пристроил их в пологой выемке планшира, соорудив себе удобное гнездо, и улегся там на бухте канатов, размышляя о том, как идут дела у Имбресс и Аннарда в далеком Прандисе, задаваясь вопросом, жив ли еще Бэрр Эстон.
Его вежливо разбудил матрос вскоре после захода солнца. Нависающие горы закрывали большую часть неба, оставив только темно-синий звездный лоскут над проливом. Приятный ветерок овевал кожу Тейлора, и он с удовольствием подумал о том, как хорошо было бы провести ночь на палубе. Однако это, без сомнения, не соответствовало обычаям Гатони и, что еще важнее, обычаям мореплавателей.
— Нам придется бросить якорь на ночь, досточтимый отец, — извинялся матрос. — Потому что совершенно невозможно проходить пролив в темноте.
Большая бухта каната, которую Тейлор приспособил в качестве постели, оказывается, спускалась через отверстие планшира к якорю правого борта. Если бы Тейлор не убрался с каната, когда матросы начали опускать якорь, его пробуждение оказалось бы не таким деликатным. Рассыпавшись в благодарностях разбудившему его матросу, он бросил последний взгляд на звездную полоску над головой и с сожалением ушел в каюту.
Несмотря на опасения Тейлора, капитан Торм провел свой корабль через пролив в минимальные сроки. Дул ровный ветер, и «Грампус» ходко двигался вперед. Паруса убирали только тогда, когда судно приближалось к особо узким местам. Несколько раз им попадались скалы, торчавшие из воды в самом проливе, — каменные стены, которые до катаклизма были покрытыми снегом вершинами гор высотой в тысячи футов. Торм хорошо знал каждое из этих препятствий, он медленно и осторожно проводил корабль мимо них, а затем сразу же поднимал паруса.
Прошло двое суток, и утром третьего дня горы расступились, чтобы никогда больше не смыкаться. «Грампус» вышел в черные горестные воды Пепельного моря. Когда-то это море было таким же синим, как все прочие, но, по слухам, в день катаклизма огромный вулкан поднялся из его глубин и в течение многих месяцев изрыгал лаву и пепел. Вулкан и сейчас возвышался над водой где-то в центре моря, и время от времени матросы видели темное облако, курившееся над ним. Иногда после заката можно было увидеть странное свечение. Но ни один корабль не проплывал достаточно близко, чтобы разглядеть больше.