— Совсем ополоумела? — раздался за дверью голос, услышав который я утвердился в своих предположениях на тему того, куда именно нас занесло. — Ночь на дворе!

— Открывай давай! — Марфа повернула голову ко мне и подмигнула. — Или забыл старое правило? Гость в дом — радость в дом!

Глава 19

Чуть скрипнув, раскрылась дверь, и на пороге появился очень и очень недовольный происходящим хозяин квартиры. Ну а при виде меня недовольство сменилось удивлением, густо замешанном на откровенной злобе.

— Здорово, дядька Евдоким! — помахал я ему ладонью. — Прости, что незвано-негаданно нагрянули.

— Какой я тебе дядька, щегол? — возмутился собрат-ведьмак. — Марфа, ты кого ко мне в дом приперла? Совсем ополоумела? Да еще в такое время? Ночь на дворе!

— Ты беспокоишься о моей репутации? — всплеснула руками ведьма. — Как это мило! Как бонтонно!

— А кто этот милый старичок? — негромко осведомился у меня Валера. — А то вы все, выходит, его знаете, а я нет. Как-то неловко.

— Он весьма важная особа, — охотно ответил ему я. — Старейшина ведьмачьего круга, один из тех, кто решает, как нам всем в этом мире жить.

— Ого! Вроде как твое начальство? — проникся он. — Добрый вечер. Я Валера, рад знакомству.

Евдоким в ответ гукнул что-то неразборчивое, как видно, слова у него кончились. Да и вообще я начал всерьез опасаться за то, чтобы этого вредного старикана сейчас инфаркт не долбанул, очень уж нездоровой краснотой его лицо налилось.

— Так и будем тут стоять? — уточнила у него Марфа. — Или все же пригласишь нас внутрь?

— И не подумаю! — У Евдокима все же прорезался голос, и он попробовал закрыть дверь, правда, сделать это у него не получилось, поскольку ведьма, явно чего-то такого ожидавшая, в тот же момент вцепилась в ручку с другой стороны. — А ну пусти!

— Невежливо поступаешь, ведьмак, — непривычно низко произнесла Марфа. — В моем доме ты всегда встречал радушие и приветливость, я вправе рассчитывать на то же самое.

— Ты проходи, — сбавил экспрессию старик. — А эти двое — нет. Нечего им тут делать. Не желаю их видеть!

— Не повезло тебе с руководством, — отметил Швецов. — И выглядит этот дедун как бомжара, и характер у него, похоже, тот еще. Саш, а чего вы такого терпите над собой? Давно бы шуганули, да и все. Выбрали бы кого поадекватнее.

— Нельзя. — Я отчего-то ощутил в этот миг неловкость перед ним. Вернее, даже стыд. Ведь из-за этого хрыча мой брат будет думать, что у нас все такие. И да, выглядел Евдоким впрямь крайне незамысловато, что скрывать, даже с учетом того, что гостей он не ждал и находился дома. «Треники», вытянутые на коленях, жеваная майка с надписью California, с дырой под мышкой, а также растрепанные, давно немытые седые волосы в самом деле делали его похожим на бомжа. Да еще и вязаные носки, натянутые на ноги, были разного цвета. — Правила не велят. Пока сам не помрет, ничего с ним не сделаешь.

Я провел рукой по волосам, глубоко вздохнул и хотел было попробовать как-то убедить собрата в том, что наши дрязги, конечно, никуда не делись, но на время их все же можно отодвинуть в сторону, как Евдоким резко поменял свою точку зрения.

— Ладно, заходите, — разрешил он, — а то всех соседей сейчас переполошите. Они у меня дерганые, не хватало еще полночи с ними собачиться.

Сдается мне, что соседи как раз у него нормальные, это он небось всем покоя не дает.

Квартира была под стать хозяину — захламленная, неухоженная и очень пахучая. Смесь вони от немытой посуды и затхлости просто как молотком ударил по носу, потому резко захотелось вернуться на лестничную площадку и продолжить беседу за дверью, плюнув на соседей. Да, там тоже подванивало от мусоропровода, но те ароматы хоть терпеть можно.

Успокаивало одно — обоняние у человека является одной из самых адаптабельных способностей, потому что минут через пять я к этому смраду принюхаюсь.

— Всякий раз, как здесь бываю, говорю одно и то же — запустил ты себя, Евдоким. — Марфа прошла в небольшую комнату, заваленную разным хламом, от каких-то древних журналов до строительной оранжевой каски, которая вообще непонятно что тут делала, и присела на краешек стула, стоящего рядом с круглым столом, поверхность которого была изрядно исцарапана. — Ну не завел ты себе бабу, как советовала, так хоть бы уборщицу время от времени вызывал. Сейчас с этим просто — платишь несколько тысяч, и она порядок за пару часов наведет. Нельзя же в таком сраче жить!

— Как хочу, так и живу. Да и деньги на такую блажь жалко тратить, у меня их не так много, — буркнул старик, усаживаясь на засаленный и изрядно продавленный диван. — Чего пожаловали?

— Должок за тобой, — произнесла ведьма, закидывая ногу на ногу. — Желаю его стребовать, прямо здесь и сейчас.

— Юлишь, старая, — погрозил ей пальцем мой собрат. — Все долги давно выплачены, последний закрыл аккурат месяца два назад, или около того. Помнишь, я птичек отряжал за подружкой твоей следить? Или забыла?

Сдается мне, знаю я, о какой подружке речь идет и куда посланцы Евдокима летали. И не тогда ли, кстати, пейзаж Лозовки разнообразил вид сожжённого внедорожника? Или это раньше случилось?

— Так это малый долг ты вернул, — сверкнула винирами Марфа. — А большой, давний — нет. Вот и выходит, что из нас двоих юлишь ты. Или же у тебя с памятью возрастная беда, что тоже случается. Для этого случая я вот напоминалку небольшую захватила. Держи-ка!

И она перебросила старейшине небольшой коричневый предмет, который оказался обычным каштаном, которых по осени в парках на дорожках немало валяется.

— Вот ты про что? — пробурчал Евдоким, моментально отбросив каштан в угол. — Так вроде у нас был уговор о том, что я сам решаю, когда мне этот долг платить.

— Три десятка лет минуло, а я так и не дождалась, чтобы ты желание рассчитаться со мной испытал. — Тон ведьмы изменился, она больше не убеждала, она почти приказывала. — Подозреваю, что и не случится этого до самой твоей смерти. Или моей. Мы оба не подростки, кто знает, сколько осталось Землю топтать? Перепады давления, стрессы, озоновая дыра — это все здоровья не добавляет. Лопнет какой сосудик в голове — и все, отправимся ответ за дела свои держать туда… Вон Сашка в курсе куда.

— Я, может, и да, а ты точно нет, — насупился старейшина. — Сама же знаешь — пока силу свою кому-то не передашь, ты не помрешь. Не примет тебя