Покорен я малейшему ее веленью:

Сражаться буду я, броней ее покрыт,

И если выйду победителем из боя,

То и принцесса испытанью, назначенному мною,

Подвергнуться должна без отговорок.

* * *

Ристалище открыто. Рыцари съезжаются в строю.

Пламенея воинственным пылом, они вступают в бой.

С неустрашимостью они соединяют хладнокровие.

Рука разит, не уставая. Какая же награда

За подвиги их ждет? Гробница павшему,

А слава победителю. Но кто из них,

Удары все превозмогая, собою всех затмил?

Не рыцарь ли без лат и панциря, покрытый

Одеждою принцессы, ему пажом врученной?

С ним избегают в бой вступать неравный,

Все думают, что рыцаря таков обет.

Но он разит отважной, крепкою рукою.

Изранен весь он, и потоки крови льются,

Но духом он силен и продолжает бой.

Но вот король дал знак и битва умолкает.

Герольдами и сонмом рыцарей, собравшихся вокруг,

Он победителем провозглашен единодушно.

* * *

Турнир окончен. Пир роскошный ждет бойцов.

Принцесса драгоценные уборы примеряет,

Царицей пиршества желает быть она.

Но вдруг является посол, неся убранство ей.

«От рыцаря, – вещает он, – вот дар обратно твой,

Он кровью орошен, покрыт он пылью, пóтом,

Изорванный в клочки, растерзанный по швам,

Живого места в нем ты не найдешь,

Едва узнаешь мантию свою, но все ж она твоя.

Принцесса, Томас Кент, властитель мой,

Твое вниманье заслужил, себя прославил он.

Он не щадил себя, изранен весь, но жив и торжествует.

Своею кровью он купил любовь твою и славу приобрел.

Сдержал он слово, данное тебе, и ты должна сдержать свое:

Когда не явишься ты вечером на пиршестве двора

В кровавой мантии, то не поверит Кент любви твоей,

И, образ твой изгнав из сердца своего, навеки

Расстанется с тобой, принцессою жестокой и коварной».

* * *

К груди прижав кровавую одежду, принцесса

Дает ответ такой: «О да, она послужит

Блестящим одеяньем мне. Я мантию надену.

В присутствии всего двора явлюсь я в ней на пир.

Чем больше там свидетелей найду, тем лучше,

Тем больше возгоржусь!» И слову своему она была верна.

Кровавую накинув мантию свою, она на пир явилась.

Все были так поражены, что онемели. Но вскоре

Среди дам и рыцарей пошли насмешливые толки.

Король же прекратил злословье и обратился к дочери:

«Дурачеством своим ты доказала рыцарю свою любовь,

Да будет он твоим супругом. Но скройся с глаз моих!

Беги! Я гнев свой не таю. Из царства моего

Тебя я изгоняю, отцом меня отныне не считай!»

– А если так, – здесь Томас Кентский возразил, —

То скроется она из Беневента, твоей послушна воле,

И станет украшеньем блистательного Англии двора,

Супругой став не рыцаря простого, но графа Кентского, меня!

Громкие рукоплескания, вызванные настоящим восторгом, а не только необходимостью следовать примеру короля, раздались со всех сторон. Ричард, подойдя к своему любимцу, осыпал его похвалами и подарил ему драгоценный перстень. Королева со своей стороны наградила его браслетом, который носила сама. Бóльшая часть придворных лиц и присутствовавших дворян последовали примеру Ричарда и Беренгарии.

Король подошел к принцессе Эдит и обратился к ней:

– Неужели наша кузина Эдит стала так равнодушна к звукам арфы и пению, которые прежде так любила?

– О нет, – ответила принцесса, – я бесконечно благодарна Блонделю за его балладу, но еще более благодарна своему кузену за его выбор этой баллады.

– Вы, кажется, недовольны, кузина, – сказал король, – тем, что песня прославляет женщину, которая была еще более своенравной, чем вы. Постойте, не уходите, я провожу вас до шатра королевы. Мне необходимо с вами переговорить об очень важном деле до наступления утра.

Королева и дамы из ее свиты уже встали со своих мест и собирались уходить. Все остальные ожидали только ухода королевы, чтобы разойтись по своим шатрам. Слуги с зажженными факелами и конвой вооруженных всадников ожидали королеву у входа для сопровождения ее в шатер.

Простившись с супругой, король подошел к принцессе Эдит, заставил ее опереться на свою руку и нарочно отстал от свиты королевы на такое расстояние, чтобы иметь возможность переговорить с кузиной без свидетелей.

– Итак, обворожительная кузина, какой же ответ вы прикажете дать султану Саладину? – спросил ее король. – Короли, князья, маркизы скоро покинут меня, Эдит. Эта неприятная история с маркизом Монсерратским еще более настроила их против меня. А вы хорошо знаете, что я горю желанием хоть что-нибудь сделать для освобождения Гроба Господня, и если я не могу этого добиться победой, то счастлив буду, если этого удастся добиться путем договора. И, увы, я должен сознаться, что успех этого договора зависит от каприза женщины. Мне легче было бы отразить десять храбрейших из всего христианского воинства копьеносцев, нежели убедить упрямую девушку, не желающую понять своей выгоды. Но ближе к делу! Какой же вы прикажете дать ответ султану? Помните, что он будет окончательный.

– Ответьте ему, – сказала Эдит, – что беднейшая из Плантагенетов скорее согласится выйти замуж за нищего, нежели за мусульманина, хоть бы и за самого султана.

– Не заменить ли нищего рабом, Эдит? Мне кажется, это больше подходит в вашем случае.

– Я не давала повода для ваших саркастических замечаний. Телесное рабство могло бы вызвать во мне сострадание, но рабство нравственное вызывает во мне только презрение. И кроме того, позволю себе сказать Вашему Величеству, что стыдно должно быть английскому королю налагать оковы на тело и душу рыцаря, слава которого в недавнее время едва уступала вашей.

– Но у меня не было другого выхода. Видя, что моя родственница собирается принять яд, соблазняясь красивым сосудом, и считая своим долгом удержать ее от отравления, я вынужден был осквернить сосуд.

– Однако вы сами вынуждаете меня пить яд, потому что он в позолоченном сосуде.

– Эдит, я не принуждаю вас к браку с Саладином и не могу принуждать, но говорю вам как доброй католичке, берегитесь, чтобы двери рая не были для вас закрыты. Энгаддийский пустынник, этот человек, которого и папы, и синоды почитают пророком, прочел в звездах, что ваше замужество примирит меня с могущественным врагом и что вашим мужем будет христианин. Вот я и думаю, что приход измаильтян в истинную церковь и обращение султана Саладина в христианство будут последствием вашего с ним брака. Неужели вы неспособны на самопожертвование ради такого великого дела и решаетесь лишить меня столь радостной надежды?