Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Смотрит метаданные, — ответила Люся. — Параметры фотоаппарата или телефона, дату создания, геолокацию и так далее. Но метаданные можно удалить или подделать.
— Так точно, — он улыбнулся ей, — однако нашему ягу Николаю хватило даты, времени и геолокации фото, чтобы поверить им. Наивность — не самая лучшая черта для человека его профессии. За нее он и получит срок.
— Перестань, — разозлилась Люся, — ты же не собираешься на полном серьезе заводить на него дело? Напугали мальчика, и будет. Думаю, он вынес свои уроки.
— Да я бы вообще ему шею свернул, — с ледяной любезностью уведомил ее Ветров, и Люся снова ощутила исходящую от него волну гнева — удушливого, тошнотворного, болезненного даже на расстоянии нескольких метров, разделявших их.
— И что ты ему предъявишь? — спросила она, тяжело опираясь на стол. — Ну помахал человек перед моим носом деревяшкой…
— Умышленное причинение вреда здоровью, для начала, — процедил он, — завтра я отвезу тебя на медицинское освидетельствование.
— Никуда я не поеду!
Она сердилась на него — ох, и сильно!
Неужели так сложно было взять себя в руки?
Люся же не бьется в прилюдной истерике, а пора бы уж.
А Ветров распустился до невозможности.
— Простите, — прервал их видовик, что-то проверяющий в соседних кабинетах. Он появился на пороге и недоуменно переводил взгляд с шефа на потерпевшую: — Людмила Николаевна, а за тем компьютером никто не работает, да?
— За каким еще тем компьютером? — не поняла она и пошла за ним.
Видовик привел ее в кабинет Синички.
— А здесь что не так? — недовольно спросила Люся.
— Да примерно все, — ответил он, — совершенно чистый комп, ни скачанных файлов, ни истории в браузере, ни личной почты. Вообще ничего.
— Издеваетесь? — тут Люся поняла, что все. Край. Вот сейчас она или перекинется прям здесь же, или разрыдается. И непонятно, что хуже и как этого избежать. — Ну почистил человек историю браузера перед уходом, это теперь уголовно наказуемо?
— Да дело не только в браузере, — начал было объяснять видовик, но Люся перебила его:
— Я поехала домой. С меня хватит вашего бреда!
Ей очень нужно было прямо сейчас, очень срочно оказаться как можно дальше от людей.
Не видя ничего перед собой, Люся унеслась в приемную, сдернула куртку с вешалки, выскочила на скрипучую, продуваемую всеми сквозняками лестницу.
Остановилась между этажами, чтобы отдышаться.
Руки тряслись так сильно, что она никак не могла застегнуть молнию.
Слезы хлынули внезапно, неудержимыми потоками, мешая сосредоточиться на собачке замка.
Сверху хлопнула дверь.
— Пошел ты, Ветров! — крикнула Люся, не глядя. — Нашел время для своего мареновского скотства!
— Я отвезу тебя, — проговорил он сверху. Голос был таким отстраненным, что Люся едва не завопила от бешенства. Дышала открытым ртом, как загнанная собака.
— Как? — огрызнулась она. — К тебе сегодня вообще нельзя приближаться! Ты невыносим!
— Знаю, — на лестничной площадке работал только дежурный тусклый свет. Ветровского лица было не разглядеть в потемках, лишь неподвижную фигуру на верхней ступеньке. — Дай мне пять минут.
— Придурок, — всхлипнула она и опустилась на широкий деревянный подоконник.
Ветров сел на ступеньку, склонив голову и свесив вниз руки.
— Я не сильно тебя напугаю, — проговорил он ровно, — если скажу, что сейчас ты мне очень напоминаешь мою мать?
— Что? — от возмущения и изумления она даже зубами клацнула.
— Она точно так же на меня орала, когда в подростковом возрасте я еще не умел справляться с этим, как ты сказала, мареновским скотством. Мне жаль.
— Бли-и-ин, — выдохнула Люся, — ну ты и сволочь. Теперь мне должно быть стыдно за себя? Я теперь стерва, которая ранила твои чувства?
Он негромко засмеялся.
— Ну, шкура у меня нынче дубленая, — произнес он мягко, — так что на твоем месте я бы не спешил посыпать голову пеплом. Сейчас это еще ничего, остальным просто некомфортно, и все. Это у тебя обостренное видовое восприятие. И, кстати, об этом. Что мне нужно делать, если ты перекинешься в лягушку, например, на улице?
— А?
Такого вопроса Люся ожидала меньше всего на свете.
Никто и никогда не спрашивал о подобном.
Он что, решил ее добить?
— Нельзя же оставлять тебя на морозе, — продолжал Ветров задумчиво, — ты наверняка окочуришься от холода. Засунуть тебя за пазуху?
— Не надо меня никуда засовывать! — завопила она, выведенная из себя даже мыслью о подобном непотребстве.
— Тогда что?
Тут Люся обреченно застонала.
Не отцепится весь.
— Лучше всего найти какую-нибудь коробку, — объяснила она уныло, — и поставить рядом со мной. Я сама туда заберусь. Потом отвезти меня домой, оставить коробку на полу спальни и закрыть дверь.
— А за пазуху почему нельзя? Там теплее.
— Паш, ты просто варвар какой-то! Ну представь, тебя будет хватать ужасный страшный великан, а все, что ты можешь сделать в ответ, — это заквакать!
— Понял. А если я поцелую лягушку, мне придется на ней жениться?
— А-а-а-а! Бесишь!
Он снова тихонько засмеялся и поднялся:
— Люсь, я медленно. Шаг за шагом. Скажешь, если станет плохо.
— Давай.
Она следила за тем, как он неторопливо, с остановками, спускается по лестнице.
Вроде и правда фонило от него куда слабее. Все еще не пряности, да, но уже и голова не взрывалась.
Ну и стоило так психовать?
Подумаешь, папаша с наставлениями в город вернулся.
Подумаешь, яг Коля дурак.
Подумаешь, Китаев чудит.
Дела-то житейские.
Люсе хотелось доспорить из-за медицинского освидетельствования, доругаться, доказать, что Ветров не прав, но она понимала, что лучше это сделать, когда они доберутся до дома и смогут разойтись в разные комнаты, если что.
— Дашь ключи от конторы? — спросил Ветров, замерев в шаге от нее. — Ребята закончат и закроют.
— Они у меня на столе лежат. И там еще кимор Стас спит! Пусть разбудят, когда уходить будут.
— Охраннички, — фыркнул он и осторожно положил ладонь на ее щеку.
Прикрыв глаза, Люся осторожно втянула воздух. Кивнула.
И тогда он все-таки обнял ее — очень бережно, как стеклянную.
— Все, — прошептал в волосы, — все, Люсь. Не реви.
