Капитан был здорово расстроен тем, что груз оказался без начинки. А он так надеялся, так рассчитывал… Облом. Но я, откровенно говоря, была рада – независимо от прибылей, которые могла бы дать белая смерть мне лично.

– А если бы Интерпол у вас что-то нашел? – спросила я у Константина Алексеевича. – Вот вы тут грустите, а представьте хоть на минутку. Подумайте о последствиях! Я имею в виду для вас самого, для экипажа, не говоря уже о тех, кого убьет ввозимый вами груз.

Капитан, считая меня полномочным представителем Семена Григорьевича, его давнего приятеля и компаньона, говорил со мной достаточно откровенно. Он признался, что, как это свойственно большинству, он не думает о худшем. Надеется, что все удастся, все пройдет, и он получит прибыль. Короче, надеется на русский «авось».

– Но каково вам было, когда судно арестовали в Гётеборге?! – воскликнула я.

Константин Алексеевич пожал плечами.

Именно тогда он был абсолютно спокоен. У него вообще ничего не было. Если бы было у кого-то из ребят… Это их проблемы. Все отвернулись бы от них, каждый спасал бы свою шкуру. Но ведь все хорошо закончилось, а это самое главное.

Костя широко улыбнулся в квадратную бороду.

– А вообще я раньше был человек очень осторожный, ну просто очень, – продолжал он, углубляясь в воспоминания. – Знаете, как я начинал плавать? Нас тогда предупреждали – не торопитесь, не старайтесь все сразу – ну в смысле квартиру, машину, дачу за один год купить. Растяните на пять, хотя бы на три – и вам никто слова не скажет. И правильно. Те, кто рвачествовал, хапал все подряд, как только вставал на борт, уже давно сидят на суше, да мало того – провели немало лет за колючей проволокой. За валютные операции, еще там за что – в те годы же статья была. Был бы человек, статья найдется, как говорят, а те, кто потихонечку, полегонечку, с горочки на пригорочек черепашьим шагом… Вот видите, до сих пор плаваю.

– Но неужели нельзя обойтись без наркоты? Неужели вам мало?! – не унималась я.

Константин Алексеевич задумался.

– Да, в общем, мне уже всего хватает… Себя обеспечил до старости лет, но не выходить в море не могу… А грузы… Здесь уже не деньги, Саша, здесь – риск. Я, наверное, сейчас сам себе противоречу. То говорил про осторожность, а теперь вот про риск… В молодости слишком много осторожничал, на старости захотелось другого! Знаете, иногда говорят про людей: чем старше, тем моложе. Не помню, в каком языке есть такая поговорка. Слышал в одной из стран, но вот в какой… Ладно, страна не играет роли. А я как раз такой. Чем старше становлюсь, тем больше во мне юношеского азарта, тем больше хочется риска. Приключений, авантюр. Может, чувствую, что совсем немного осталось, и тороплюсь жить? Но, понимаете, Саша… Мне интересно!

Я вылупилась на капитана.

– Да, да, Саша. Сейчас во мне появился азарт, которого не было в молодости. Провернуть хитрую сделку. Пройти по лезвию бритвы. В молодости не рисковал, а теперь рискую. Хочется острых ощущений. – Капитан подмигнул мне, а потом заговорил серьезно: – Я не наркокурьер, Саша, но когда у Геры – с «Гертруды» – появилась идейка… Мы все вместе стали разрабатывать схему… Перегружали, считали…

Константин Алексеевич подробно рассказал мне о том, как закрутились колеса.

«Гертруда» стояла в Пусане – портовом городе на юго-востоке Республики Корея, в Корейском проливе, и загружала трюмы. Как мне уже было известно, первый помощник капитана «Гертруды» владеет корейским языком. Он случайно подслушал разговор в одном из баров Пусана. Корейцы даже не могли предположить, что этот моряк, прибывший то ли из Европы, то ли из Америки, пьющий за соседним столиком в практически пустом кабаке, знает их язык – и все они не кажутся ему на одно лицо. Конечно, он и вида не подал, что понял, о чем идет речь. Сопоставив услышанное с имеющейся у него информацией о грузе, который предстояло забрать «Гертруде», он пришел к определенным выводам, посвятил в дело капитана, поскольку в одиночку было бы не справиться. Но то ли те корейцы сами знали не все, то ли их планы изменились…

Моряки не могли устоять, да и с какой стати? На их судне корейцы собираются перевозить груз наркотиков – и ничего не отстегивают капитану и команде. Безобразие. А если вдруг какая-то информация просочится и судно арестуют (как произошло с «Фортуной»)? Кто понесет убытки? Судоходная компания. С какой, собственно говоря, стати? Да мало ли кого может заинтересовать этот груз – в связи с чем у капитана и команды возникнут неприятности. И это еще мягко сказано. Судьба питерского грузополучателя волновала моряков мало – но если бы вдруг пострадали ни в чем не повинные люди (наши, европейцы) из-за каких-то корейцев (Константин Алексеевич до сих пор не знал, кому предназначался груз наркотиков), то бравые моряки были бы возмущены до глубины души. То, что они не стали бы ничего по этому поводу делать и подставлять свои задницы, – вопрос другой.

Георгий со своим первым помощником прикинул возможные варианты действий. Константин Алексеевич в то время стоял в Иокогаме – прыжок воробья от Пусана. Связались с ним, выяснили, что из портов захода по пути следования у них практически совпадает планируемое стояночное время в Амстердаме. Вспомнили постоянно проживающего в Амстердаме Евгения Рубина, племянника Семена Григорьевича, с которым уже приходилось иметь дело. Прикинули, не слишком ли со многими придется делиться и стоит ли игра свеч – о точном размере груза они не знали, первый помощник услышал лишь, что партия «большая». Но ведь большая – понятие растяжимое. Далее поняли, что все-таки придется связываться с Сеней. Тот загорелся мгновенно и просто открытым текстом заявил, что у него есть канал сбыта. (Тут у меня полезли глаза на лоб, но я усилием воли удержалась от лишних реплик.) Опять прикинули…

В общем, партия телевизоров, которые шли в «Балттайм» на «Гертруде», приземлилась в Амстердаме у Евгения. В «Балттайм» пошла одна из двух наших, к нам же – оставшаяся. Это было согласовано с Семеном Григорьевичем и делалось с его одобрения. Мне хотелось непечатно высказаться, но я опять сдержалась.

Я поинтересовалась корейцем, сопровождавшим балттаймовский груз на «Гертруде».

Для него самоубийство было единственным выходом. Уж я-то, как востоковед, должна, по мнению капитана, знать их нравы. Кореец отлично понимал, что ждет его на родине после провала. Я тоже понимала. Бедный кореец! А Константин Алексеевич продолжал в красках расписывать свои переживания:

– Вы понимаете, Саша, какой был азарт? Риск!

Я не понимала, но молчала.

– Потом нас арестовали в Гётеборге. И – фиг тебе, Интерпол! Ничегошеньки-то вы не найдете! Кто капнул? Корейцы? Пожалуй, больше некому. Саша, вы не представляете, как мне было приятно, когда два шведа извинялись передо мной «за доставленные неудобства»!

Да у меня все внутри пело!

Капитан расхохотался, плеснул в наши стаканы виски, добавил немного содовой, чокнулся со мной, выпил, утер бороду и снова усмехнулся.

– Вот ради той минуты, когда у этих шведов ничего не получилось и они вынуждены были извиняться передо мной, можно было перетерпеть все неудобства. Понимаете? Ради собственного удовлетворения. Это словно идти по лезвию бритвы – найдут, и все. Или ничего у них не получится? И это великолепное ощущение – что ты умнее, ты хитрее, изворотливее… – Капитан снова подмигнул мне. – Я теперь гоняюсь не за деньгами. Я уже говорил. Деньги у меня есть. За ощущениями. Самоудовлетворением. Может, чем-то еще… Понимаете?