Повернулся и направился вслед за плечистым сержантом.

Настя, одетая в не виденное мной раньше черное платье, выглядела красиво и печально. Я боялся, что девчонка откажется идти со мной. Однако кто-то из бойцов или офицеров, судя по всему, сумел найти слова, чтобы заставить ее сделать это.

Посмотрев на меня, она отвела в сторону полные слез глаза. Со стороны загородок из колючей проволоки и досок к нам шагал Свиридов. Приблизившись, лейтенант посмотрел на девочку и протянул мне свою ладонь. Я машинально пожал ее в ответ.

– Береги ее. И себя тоже, парень. Больше тут ничего не будет родного для тебя. Запомни это на всю жизнь.

Хотелось сказать что-то в ответ, но слов не было. Одна только мысль крутилась в голове, но она вовсе не подходила для прощания. И тем не менее отделаться от нее я не мог. Мне казалось, что произошедшее – самый логичный вариант из всех иных. По-другому просто и быть не может. Если уж мы с Боном чужие для этого мира, то разведчики и подавно. Нет. Не так.

Они чуждые этому миру. Как заноза в организме, рано или поздно выходящая с гноем. И время избавления от инородного тела настало.

Я бы и рад сказать «лучше бы этого не было». Лучше бы я просто не встречал их. Но не могу. Потому что «это» – было. И, признаться, я горжусь тем, что произошло. Я никогда не забуду никого из них, не забуду то, что взял в руки винтовку и защищал с ней свою жизнь и свободу. Как никогда ранее за все свои двадцать с хвостиком лет.

Я не могу сказать, что прошедшие две недели изменили меня. Нет. Они создали меня. Сделали из меня человека.

Наверное, предстояло еще разобраться в себе. Что-то усвоить, что-то понять. А с чем-то и смириться.

Но было кое-что, что сидело внутри столь же твердо, как та пресловутая заноза. Или хуже – как железный штырь. Я знал наверняка: что бы ни случилось, как бы ни повернулась судьба и куда бы ни швырнула меня, я никогда не сдамся.

Взяв за руку Настю, я потянул ее за собой, направляясь к загороженным колючей проволокой домам.

Помимо Нельсона и Насти, расположение разведчиков покидали и уголовники. Без лишних слов, с явным облегчением. И лишь один с упорством, заставлявшим усомниться в его здравомыслии, цеплялся за свою легенду.

– Не глупи, капитан, тебе пригодится моя помощь, – Ловкач горячо шептал Терехову, – у вас каждый человек на счету! Дай мне винтовку, родной ты мой, автомат дай!

Терехов ничего не ответил, лишь равнодушно отстранился от уголовника. Свиридов ждал у ворот, и капитану не хотелось подвергать лейтенанта ненужному риску. Отпуская пленных, Терехов не только проявлял милосердие по отношению к ним. Он также выигрывал время – лишние минуты, остро необходимые для проведения последних приготовлений к обороне. Несомненно: немцы не преминут допросить уголовников по поводу количества русских, их расположения и известных оборонительных рубежей. Ну а Терехов, само собой, позаботился о том, чтобы пленные выдали дезинформацию.

Усилия капитана являлись даже не каплей в море… скорее они были совершенно бесполезны. Терехов понимал, что выжить его отряду не удастся. Но любая мелочь, осложняющая немцам штурм, неминуемо вела к увеличению их потерь.

– Ну хоть гранату дай. Гранату дай мне, я скажу, что у меня сведения важные, попрошусь к генералу ихнему! Слышишь?

– Бегом на выход. Если останешься во дворе, я скомандую открыть огонь, – решительно высказался Терехов и скрылся в доме. Ловкач, разочарованно посмотрев ему вслед, уныло побрел к воротам. Туда, где его нетерпеливо ждали остальные собратья по несчастью.

За опутанными колючей проволокой заграждениями заключенных отфильтровали. Ловкача забрал с собой представительный молодой человек в штатском, а остальных едва ли не разорвали на части командиры разномастных отрядов, нанятых Книппелем. Нет никаких сомнений, что несчастным предстояли длительные и подробные допросы.

– Герр Эйсман, не знаю, что и сказать… – Ловкач, может, и не знал, что сказать, но с действиями, похоже, давно определился. Первым делом он набросился на сигареты, которые молодой человек предусмотрительно выложил на стол. Заключенный живо распечатал пачку, чиркнул зажигалкой, без слов предоставленной собеседником, и с наслаждением сделал первую затяжку.

– Черт возьми, этого мне не хватало. – Ловкач закрыл глаза.

– Операцию вы провели достаточно успешно. Признаться, я, как и многие, не верил в успех этого предприятия. Эйзенбург был крепким орешком. Сейчас от него остались одни руины. Работа комбината парализована, Штайнеру предстоят внушительные траты для того, чтобы вновь запустить его. И это… вряд ли получится. – Молодой человек холодно усмехнулся.

– Я профессионал, герр Эйсман. Как и вы.

Не имело смысла запускать столь сложную и рискованную операцию для того, чтобы в итоге ограничиться всего лишь легкой диверсией. Восстание идеально совпало с финансовыми трудностями консорциума. Маловероятно, что компания Штайнера сумеет изыскать необходимые средства для того, чтобы восстановить предприятия Эйзенбурга.

Ловкач прикончил сигарету в несколько затяжек. С надеждой посмотрел на собеседника. Тот щелчком отправил пачку в руки бывшего заключенного.

– Значит, будем работать. Вы впечатлили нас. Не имеете ничего против еще одного задания?

– Нет, герр Эйсман. Но у меня есть одна просьба. Скажите, есть возможность отменить это все? Я имею в виду штурм. Эти люди могут пригодиться нам в дальнейшей работе…

– Исключено, – покачал головой молодой человек. Заметил как вскинулся Ловкач, собираясь что-то добавить, и повторил: – Исключено.

– Прошу, господа! – Безукоризненно одетый официант поклонился, приглашая к столу.

К нам с Настей это приглашение, разумеется, не относилось. Мы стояли в сторонке под бдительной охраной двух военных и смотрели на шикарно накрытый стол, за который усаживались трое немцев.

Высокий, подтянутый, в пошитой по фигуре форме – Йозеф Книппель. Двое гражданских – один нормального телосложения, второй раскормленный, словно свинья на убой. Специалисты и координаторы работ, насколько я понимаю. По крайней мере, толстяк уже совался ко мне с парой вопросов, но Книппель попросил его повременить. Обещал сначала показать замечательное представление, а уж потом заняться делом. Мол, развлечения не могут ждать.

Так что теперь на небольшой пологой возвышенности, с которой открывался вид на Лебеди, я стоял, держа руку Насти, а немцы занимались обедом.

Прекрасно сервированный стол, вышколенный официант. Чистый воздух, прекрасный вид. И на закуску прелестный десерт – шикарное представление. Блюдо, сдобренное кровью и смертью.

– Ваш вкус, Йозеф, всегда был на высоте. – Толстяк выразительно причмокнул, устраиваясь поудобней. Книппель, покачав головой, привлек его внимание, указав вниз, на укрывшуюся в ложбине деревню.