— Вы не будете возражать, если Том сегодня ляжет в моей комнате? — спросила Салли. — Я отодвину к стене кроватку Беверли, а Харриет положу в постель с собой. Тому постелю матрас на полу. Иначе не смогу заснуть от тревоги.

— Хорошо, делай как знаешь. Но для тревоги пока нет достаточно причин. Никакие похитители не рискнут, не посмеют явиться сюда, пока я здесь.

— Через две недели вы уедете обратно в Вашингтон. И что тогда?

— Мне нужно время, чтобы всё обдумать. У нас есть разные варианты. Ты тоже подумай, вслушайся в свои чувства. Готова ли ты будешь, если это понадобится для безопасности Тома, расстаться с ним на время? Утром, на свежую голову, мы всё обсудим и примем решение.

Когда Салли ушла, Джефферсон достал свежий выпуск газеты «Ричмонд рекордер», присланный накануне, и стал перечитывать новую заметку Кэллендера:

«Наш информатор сообщил, что в первой моей статье была допущена ошибка: чёрная девица Салли прибыла во Францию не вместе с мистером Джефферсоном, а тремя годами позже, сопровождая его младшую дочь».

«Наш информатор» — кто бы это мог быть? Таким точным знанием всех деталей и обстоятельств событий пятнадцатилетней давности мог обладать только очень близкий человек, может быть, даже родственник. Это он сообщил Кэллендеру, что Салли рожала пять раз, что старшему её сыну 12 лет, что его зовут Том. Кто мог питать к хозяину Монтичелло затаённую ненависть, чтобы нанести подобный удар?

Муж Марты, Томас Мэн Рэндольф, не раз выражал раздражение в адрес главы семейства — не мог ли он выбрать такой способ насолить? Ведь и для него связь тестя с цветной женщиной должна была быть источником многих неудобств и неловкостей, помехой в политической карьере.

Или племянник Питер Карр?

Пять лет назад он уже был пойман на странной эпистолярной авантюре — послал письмо Вашингтону, якобы от имени некоего Лонгхорна, в котором провоцировал бывшего президента высказаться неодобрительно в адрес Джефферсона. Когда подделка была разоблачена бдительным почтмейстером, Вашингтон, конечно, не мог поверить, что племянник действовал без ведома дядюшки. Именно после этой истории порвалась последняя связь между Монтичелло и Маунт-Верноном.

Впрочем, так ли это важно — кто именно выступил в роли доносчика? Посеянные зубы дракона взошли, Язону нужно думать, как одолеть возникшую из-под земли армию врагов.

Что, если попросить шерифа Шарлоттсвилла задержать подозрительных пришельцев и выяснить, кто их послал? Старинный друг, полковник Николас Льюис, наверное, не откажет в такой просьбе.

Но нет, они повторят свою версию, что выполняют поручение покойного Джеймса Хемингса, и их придётся освободить. А газеты федералистов получат повод писать о президенте, который пытается пускать в ход полицию для сокрытия своих неблаговидных деяний.

Нанести удар прямо по газете «Ричмонд рекордер»?

Кажется, ею владеет недавний иммигрант из Англии — не найдётся ли повода выслать его из страны? Создаётся впечатление, что Британия, не сумев подавить свои колонии оружием, решила отравить их ядовитыми перьями, высылая сюда самых рьяных раздувателей скандалов. Конечно, это будет истолковано как покушение на свободу слова. Кроме того, статьи Кэллендера уже перепечатывают чуть ли не все крупные газеты страны. Мэрилендская «Фредериктаун геральд» даже провела собственное расследование и подтвердила фактологическую правильность разоблачений.

«Салли Хемингс и её дети от мистера Джефферсона действительно существуют, — писала газета. — В Монтичелло она имеет отдельную комнату, выполняет роль домашней портнихи или даже домоправительницы. Характер её отличается трудолюбием и добронравием. Её интимные отношения с хозяином всем известны, поэтому по своему статусу она находится гораздо выше других слуг в доме. Её сын, которого Кэллендер называет “президент Том”, действительно внешне очень похож на мистера Джефферсона».

Ну что ж, хорошо, что хотя бы отдали должное доброте и благонравию Салли. Другие газеты не гнушались даже использовать эпитеты «заурядная шлюха». Но конечно, и в таких заметках таилась опасность. Она пряталась в слове «похож». Похитить мальчика, рождённого чёрной невольницей и похожего на президента, — это будет разжигать азарт авантюристов всех мастей так же безотказно, как кровь из раны упавшего в воду моряка собирает вокруг него стаю акул. Всех не остановишь, не отгонишь. Выход может быть только один: убрать соблазнительную дичь из океана, населённого зубастыми хищниками.

Джефферсон достал лист бумаги, открыл крышку чернильницы, обмакнул перо и вывел на верхней строке: «Дорогой мистер Вудсон…»

Восходящее солнце ещё только подкрасило снизу полоску облаков на горизонте, когда Джефферсон прошёл по галерее и спустился в кухню, пропахшую сушёным укропом. Питер Хемингс уже разжигал печь для завтрака, его старшая сестра замешивала тесто для блинчиков.

— Крита, ты сможешь справиться сегодня с готовкой обеда одна? — спросил Джефферсон. — Я хочу похитить Питера для другого дела.

— Конечно, масса Том. У нас со вчерашнего дня и супа осталась почти полная кастрюля, и жаркое. Соберу в огороде огурцов и помидоров для салата, сварю кукурузу — на всех хватит.

Джефферсон поманил Питера за собой, вышел на веранду.

— Ты помнишь дорогу на ферму мистера Вудсона в графстве Гучленд? В прошлом годуя посылал тебя к нему обменять наши гвозди на муку.

— Это там, где Риванна впадает в Джеймс?

— Вот-вот. Мне нужно, чтобы ты срочно отвёз ему письмо, дождался ответа и привёз обратно. 20 миль в один конец — сумеешь обернуться за день?

— Конечно, масса. Какого коня можно взять?

— Бери любого. Только проверь, чтобы был подкован.

Джефферсон достал из кармана конверт, запечатанный сургучной печатью, вручил посланцу, похлопал по плечу. Питер, довольный тем, что ему выпало счастье нарушить кухонную рутину, побежал к конюшне.

Теперь оставалось только ждать.

Впрочем, нет, ещё одно обстоятельство требовало проверки.

После завтрака Джефферсон увёл Тома Хемингса с собой в кабинет, посадил за стол и сказал:

— Мама Салли говорит, что за прошедший год ты сделал успехи в правописании. Я хочу убедиться в этом. Возьми бумагу, перо и опиши всё, что ты видишь вокруг себя в этой комнате.

Мальчик послушно подвинул к себе лист бумаги и стал обводить взглядом стены, окна, люстру под потолком. Потом вытер пальцы и принялся описывать увиденное. Его светловолосая голова чуть склонилась набок, белый воротник рубашки оттенял крепкую загорелую шею. Глядя на затылок сына, Джефферсон подумал, что взаимная настороженность, окрашивавшая их отношения, вырастала из одного и того же корня: оба чувствовали, что им нельзя — было бы опасно — полюбить друг друга от всей души. С внуками всё было гораздо проще. Но когда дети оказывались вместе в одной комнате, он старался следить за собой, никому не оказывать предпочтения. Легче всего это получалось со скрипкой в руках — общие танцы и музыка уравнивали всех безотказно.