Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он оторвался от бумаг и добавил:
– А вы, Киприян Михайлович, посчитайте количество упряжек под кирпич. Сколько необходимо леса, бадеек, лопат, кирок, ломов, швырка. Расходы на крепеж и провизию прикинем позже.
*
Плотогоны удачно довели плот до Дудинского, подошли к Поганому ручью и баграми подтягивали лес на берег. Енисей пытался скатить лесины в воду, злобно хлестал волнами по плоту. Мужики крепко причалили его за вкопанный «мертвяк». Перво-наперво сняли с плота пожитки, разобрали шалаш, несколько недель служивший пристанищем, сложили вместе лишние багры, перекурили и принялись крючьями вытаскивать бревна, лежащие на плаву. Топорами сбивали железные скобы, поддевали под ушко ломами. Скрежетало железо, скрипели бревна. Они будто стонали, когда из них вытаскивали скобы. Цепляли свободные лесины и дружно, в три-четыре багра, подтаскивали к песчаной косе, выкатывали на берег, поддевая мокрые бревна ломами. Катили, обходя валуны, и укладывали в рядок у подножия угора. Работали до сумерек. Потом разожгли костер, почаевничали, подсушили бродни и легли отдыхать на бревна у костра. Спали по очереди, чтобы не угасло кострище. Четверо спят, один подкладывает сушняк, пошевеливает длинным посохом угли. Гаснет зорька, опускается на реку темнота. С реки тянет прохладный ветерок, накатывает мелкие волны на хвост плота, мягко гладит тело огромных лесин. Ночь пока короткая, но в сентябре вытянется во всю осеннюю длину. А сейчас уже полыхает на востоке рассвет. Отблески дня медленно достигают Дудинского. Последний дневальный, кого застало утро у костра, чистит рыбу вешает котел и варит уху чтобы, проснувшись, плотогоны не теряли даром времени: хлебали ушицу, пили чай, курили, а затем катали бревна.
Утром к ним пришли Сотников и Инютин. Поздоровались, обошли сухие лесины, осмотрели лежащие в воде.
– Кое-что можно выбрать для крепежа, – сказал Инютин. Взял топор и сделал затеей на нескольких стволах. – Скажите, Киприян Михайлович, Стеньке Буторину, пусть он их распилит по моим меркам и увезет с берега к лабазу. Из них выйдут, правда мало, хорошие стойки для штолен. И, как говорили, пусть ищет лиственницу.
Киприян Михайлович подошел к старшине плотогонов Ивану Кирдяшкину:
– Молодцы! Хороший лес приплавили. На следующее лето такой плот нужен. Ты, Ваня, вернувшись в Енисейск, отбери зимой на лесосеках длинные «карандаши», кубов сто, свези лошадьми на берег, сплоти и по первой воде гони сюда. Я хочу вас привлечь для работы на штольнях. Вы мужики крепкие и получите поболее, чем за плоты. Потолкуй с артельщиками. Ежели согласятся, больше никому на лето не подряжайся с плотами. Мне пригоните, и поедем штольни бить.
– Добро! Я потолкую! – ответил Иван.
– На обед приходите ко мне, – пригласил Сотников плотогонов.
– Лучше на ужин придем да заночуем где-нибудь под крышей. Хотим сегодня с плотом управиться. Не хочется время дорогое терять. А завершим дело и придем.
*
С Бреховских островов возвращались пароходы. С баржами, с вереницами лодок на буксирах. Над Енисеем раздавались голоса, смех, песни. Сезонники покидали летовья. У каждого станка останавливались суда, брали на буксир лодки артельщиков, рыбу, снасти, почту. Жители станков, уже навеселе, как и отъезжающие, задолго до прихода грузовых буксиров торчали на берегу, жгли костры, пили «на посошок» брагу, вино или медовуху Нынче рыба шла хорошо, и каждый, кто не ленился, заработал себе на зимнее житье-бытье. Петр Михайлович рассчитывал старшин артелей прямо на палубе у бочек с рыбой. Рядом расположился Сидельников со счетами и играл костяшками, подсчитывая доходы и расходы рыбаков. Подошел Семен Ярков.
– Садись, Семен Дмитриевич, произведем сверку, – сказал Петр Михайлович. – Ты в нонешнюю путину всю рыбу в Енисее выловил. Ни один год тебе так не фартило.
Загорелый, чуть уставший, Семен улыбнулся:
– Фарт – дело хорошее, но без мозолей – и он не подмога, – и показал Петру ладони с сероватой засохшей кожей. – Водянкам не давал созреть. Одни лопались, другие всплывали.
– Сети-то выдержали напор осетра? – спросил Сидельников.
– Выдержали, но четыре надо уже новых. Готовьте к следующей рыбалке. Приеду той же артелью.
– Тимку с Данюшкой не загнал? Молодые все же.
– Поначалу тяжко было. Сам видел, Петр Михайлович, падали на ходу от истомы. Потом втянулись и мужикам не уступали. А когда пошел муксун и омуль, тут никому не было сна. Однажды выбрали из ставника сто пудов муксуна. А если в день делали четыре-пять тоней. Одним словом, поволохались. Засольщик доводил до ума за день до двадцати пяти пудов красной или сорока пяти белой рыбы. – Семен достал из кармана записи:
– По моим подсчетам, я сдал рыбы две тысячи пудов, в том числе тысячу двести осетра.
Сидельников перелистывал накладные, гонял мизинцем косточки на счетах и наконец подал голос:
– Да, Семен, цифры сошлись. Теперь удержим за табак, хлеб, сети, соль, дрова, бродни, бочонки домашние с рыбой. Лодки у вас свои. Еще за буксир ваших лодок.
Он снова играл костяшками, заглядывал в бумаги, прибавлял, отнимал.
– Ты, Алексей Митрофанович, не забудь прибавить, что обещал Петр Михайлович. Мы засол делали по уму Рыба получилась – пальцы оближешь.
– Я помню! Прибавлю, когда подобью, – пообещал Сидельников.
Петр Михайлович сидел со шкатулкой, из которой выглядывали ассигнации.
– Что-то ты, Алексей Митрофанович, долго считаешь, али косточки заедают, – засмеялся Петр Михайлович. – Считай как положено. За пуд осетра я даю им полтора рубля, за сига – тридцать копеек, за омуля – сорок копеек.
Сидельников поморщил лоб, еще раз кинул на счетах:
– Итак, Семен Дмитриевич, на руки причитается шестьсот девяносто рублей. Между артельщиками деньги раскинь сам, чтобы без обид.
– А ты принял у него невода, бродни, пробковые пояса, остаток соли, две ветки, посуду? – уточнил Петр Михайлович.
– У него чика в чику. Мужик дошлый, не подкопаешься. Даже рыбодел, балаган прибрали, подмели – все аккурат.
– А как же? Мое летовье как изба родная. Я порядок люблю, – ответил Семен Дмитриевич.
– Тогда вот здесь распишись, – подал ведомость Сотников и начал отсчитывать ассигнации. – Ты не против будешь, если я тебе дам половину серебром, а половину ассигнациями?
– Как знаешь, Петр Михайлович, мы – люди не гордые! Нас и серебро устроит! – рассмеялся Семен Дмитриевич.
Он получил расчет и в Толстом Носе перешел в свою лодку, где были его артельщики. Каждому раздал положенные деньги, спросил, есть ли недовольные жалованьем. Недовольных не оказалось. Другие артельщики получили меньше, чем Семеновы.
– Други мои! Спасибо вам за рыбалку и Богу за то, что отвел от нас беды. За путину никто не хворал, никто не утонул, никто не дул губы друг на друга. Артель была единой семьей. И даже наши детки, Тимоха и Данюша, с честью вынесли тяготы рыбацкой жизни. Если доживем до следующей путины, я бы хотел видеть вас на нашем Бреховском летовье.