И он трижды перекрестился. Осенили себя и артельщики. А Тимоха с Данюхой покраснели от старшинской похвалы и стали доставать из мешка вяленую осетрину хлеб, деревянные чашки под холодный чай. Первую чашку подали старшине, потом – остальным. Ели с аппетитом, радовались, что везут домой немалые деньги, что смогут самодостаточно прожить до следующей путины.

– А я бы сейчас вина выпил за всех за вас, за моих славных помощников, за то, что не подвели меня ни в холод, ни в дождь, ни в шторма. В Казанцевском возьму у шкипера Гаврилы вина и выпьем, мужики, красненького. А вас угощу, Тимофей и Дарья, крепким квасом. У Ивана Перфильевича Казанцева вкуснейший квас! Хозяйка у него на все руки!

Три судна с баржами и лодками тянутся друг за другом. Сиверко гнет в колено идущий из труб дым, шелестят гребные колеса, стучат без умолку паровики, перекликиваются гудками капитаны идущих по стрежню Енисея судов. Желтый ивняк покатым ковром лежит на высоком правом берегу, порезанном ярами с бегущими ручьями, выпирающими каменными уступами, с пористыми лысинами оползней, с буроватыми острыми спинами бесчисленных бугров. Проплывающие песчаные косы цветом почти сливаются с желтизной кустарников, собирают у воды готовящихся к отлету уток, гусей, куликов, черных казарок, белоклювых гагар и малых лебедей. Чайки висят над пароходами, извиваются у бурунов, ожидая мелкой рыбешки, ломтиков хлеба, кусочков вяленой рыбы, бросаемых артельщиками с барж, лодок, пароходов. Чайки верста за верстой провожают пароходы с самых Бреховских островов. На стоянках, у правобережных станков, они кормятся у рыбоделов, отдыхают на песчаной косе и, как только начинается шлепанье плицей, взлетают и летят за пароходами до следующего станка.

В Дудинском суда встали на два дня. Загрузили полностью баржи рыбой, взяли на борт загулявших сезонников, простились простуженными гудками с дудинцами и пошли до Енисейска, высаживая одних и забирая по пути других, отмаявшихся на путине. Раз за разом ощупывают карманы с деньгами, исподтишка следят друг за другом, боятся, чтобы никто чужой не позарился на их копейки. Достают на станках вино и в меру бражничают. Кто на своих шитиках под брезентом, кто на баржах. Шкипер Гаврила угостил Семена и его артельщиков вином, а сам больше кружки не стал:

– Не обижайтесь, братцы-инбатцы. У меня служба! Вы теперь вольные казаки – свое отбухали, а мне надо людей и грузы доставить по назначению. Вас развести по домам живых и здоровых. Если в лодках тесновато, могу двоих приютить в кубрике.

– Спасибо, Гаврила Петрович! – сказал Семен. – Мы можем отправить к тебе ночевать наших молодят: Тимошку и Данюшку. Примешь?

– Отчего, Семен Дмитриевич, не принять! Вы ведь принимали меня не раз на летовье, а я за добро добром плачу.

И он подал Семену полведра вина.

– Детей отправите сюда, а сами посудачьте, по-взрослому, по-житейски. Только без свары.

Семен с обидой:

– Гаврила Петрович, как ты так думаешь? Ты ж знаешь моих мужиков, как свою баржу. Среди нас нет сварливых. Никто не носит камень за пазухой. Что не понравилось, высказывают сразу, без обид.

– Ну, дай бог! А про свару, так сказать, к слову пришлось. Знаю, что переборы зелья к добру не приведут. Идти до Верхне-Инбатска неделю. Вот и раскиньте винишко по дням. Глядишь, на дорогу хватит!

– Спасибо, Гаврила! В Инбатске я дам тебе мешок кедровых орехов. Коль осенью женишься, будешь вечера с женушкой коротать, да с орешками.

Теперь пароходы шли в тепло. Тайга, вставшая стеной вдоль Енисея, закрывала реку от холодных ветров, тенью лежала на воде у обрывистых берегов, раньше обычного прятала заходящее солнце, опуская сумрак на русло. Ночью пароходы отстаивались у станков, а рано утром, если не мешал туман, двигались дальше. Помаленьку уменьшался караван идущих на буксире лодок с артельщиками. На подходе к Верхне-Инбатску остались лишь два шитика Семена Яркова. У станка простояли недолго. Тимоха сбегал к дяде Семену домой и принес с его сыном мешок кедровых орехов. Как ни отнекивался Гаврила, Семен настоял. Прямо с шитика закинули мешок на баржу, и Семен дал прощальный выстрел из ружья. Каждый пароход, отчаливая, давал по очереди гудки, прощался с людьми на косе до следующего лета.

В Енисейск с рыбой отправили Димку Сотникова. Он же заключит контракты на поставку товаров в навигацию будущего года. Степан Буторин со своей артелью успел принять после лагоды енисейцами церковь. Придирчиво осмотрел, что было сделано от завалин до крыши, помог установить новую церковную утварь, а бывшую – отправить пароходом в Толстый Нос для Введенской приписной церкви. Степан даже выбил по одному кирпичику из трех печей, чтобы проверить, очищены ли дымоходы. Растрогался:

– Не зря о вас слава идет как о хороших артельщиках, строящих и лагодящих своими руками церкви, часовни, храмы по всей Енисейской губернии. Сделано на совесть, а посему примите поклон от прихожан села Дудинского.

И поклонился им в пояс Степан Варфоломеевич. Старшина артельщиков Михаил Меняйлов ответил:

– Пусть стоит эта церковь многие лета на благо верующих. Мы греха на душу не берем. Божье место не терпит халтуры. Пора уж вам думать об колокольне. Просите деньги у Енисейской епархии. Приедем и построим!

Священник Даниил Петрович Яковиненков сам обошел закутки и возвратился довольным:

– Ну давайте я подпишу бумаги, коль Буторин все оглядел. Ему доверяю! Он дока в ваших делах. Бумагу отдадите в епархию для оплаты.

Отец Даниил перекрестил каждого артельщика и сказал:

– Помоги им, Боже, благополучно добраться домой к семьям. Здоровья вам, мужички, и веры в Бога. На пароходе у Дмитрия Сотникова получите четыре маленьких бочонка осетрины для вас. Увезите женам и детям. А пятый – архиепископу Никодиму.

Они сложили скарб в деревянные ящики с ручками для переноски, перекрестились у иконы Божьей Матери и вышли.

*

Сторож Аким справил свои летние дела. Печные дымоходы почистил! Десять ведер серой пыли смахнул веником из дымоходов и вынес к Поганому ручью. Завалины подсыпал, утрамбовывал землицу бревнышком, чтобы зимой ни одна пурга не загуляла в подполье. Он же наколол огромную гору дров, прикрывшую четыре окна, выходящих на Старую Дудинку. Швырок светло-серого цвета громоздился у правого торца дома. Он охапками носил дрова и складывал в аккуратные поленницы в дровянике. В сарае пахло древесным клеем. Где-то в углу надрывно жужжала муха, попавшая в объятия паука. Оставшаяся от прошлой зимы поленница дров упиралась вверху в дощатую крышу. Ни одно полено за год не просело, не шевельнулось. Аким умел мостить! Одну чурочку к другой плотно укладывал вдоль стены: ни щелей, ни перекосов не сыщешь. Клал, будто кирпич каменщик. Каждую поленницу аккуратно разбирал сверху, чтобы не нарушить устойчивости. И день за днем шел до самого низа. В дровянике всегда порядок. Аким никому, даже хозяину, не позволял шастать в сарае, прикасаться к своему творению. Он его строил и рушил сам, даже рушил красиво, с пользой для дела. Аккуратен и скрытен батрак. Старается не гневить лишний раз хозяев, ничего не упустить из домашних дел.