с воскресеньем (Воскресением). Однако присутствие в цикле такого явно «языческого» и не связанного с остальными стихотворения, как «Из Пиндемонти», Давыдова озадачивает, хотя он с неохотой отмечает тематические параллели между этим произведением и «квазихристианским» стихотворением «Я памятник себе воздвиг…» [Давыдов 1999: 56–58].

213

Отсылка к программному стихотворению Пушкина «Поэту» (1830). Руководствуясь подходом, аналогичным тому, за который ратую я, И. Ронен в своем новаторском исследовании «Смысловой строй трагедии Пушкина “Борис Годунов”» [Ронен 1997] впервые проиллюстрировала случаи сложной структурной симметрии в произведении, прежде воспринимавшемся критиками как фрагментарное и лишенное структуры. См. с. 40 данной книги.

214

Фомичев утверждает, что все пушкинские циклы последовательно «рисуют духовное возрождение поэта» [Фомичев 19866:100], организованы как круг, очерчиваемый вокруг центрального текста или текстов, и строятся по формуле «тезис – антитезис – синтез» [Там же: 100,103].

215

Ранее другие исследователи, в частности Степанов и Алексеев, также выражали сомнение по поводу возможности включения стихотворения «Я памятник себе воздвиг…» в Каменноостровский цикл; Н. Г. Степанов отмечает метрические, тематические и стилистические отличия этого стихотворения от четырех известных текстов цикла, Алексеев же указывает, что тематическое сходство «Я памятник себе воздвиг…» со стихотворениями Каменноостровского цикла характерно и для многих других произведений медитативной лирики, написанных Пушкиным в тот же период (см. [Степанов 1974: 31; Алексеев 1967: 124–125]). Р.-Д. Кайль также активно отрицает вероятность того, что Пушкин задумывал «Я памятник себе воздвиг…» как часть Каменноостровского цикла [Keil 1961: 219]. Даже Измайлов, первым предложивший включить «Я памятник себе воздвиг…» в цикл, в конечном итоге поменял свое мнение по этому вопросу [Измайлов 1975: 213–269].

216

Фомичев отмечает, что большинство пушкинских циклов (как он считает, все, кроме одного) содержат число текстов, кратное трем (3, 6 или 9), – однако нет повода исключать возможность, что Пушкин отошел от своей привычки, задумывая Каменноостровский цикл (см. [Фомичев 19866:102]). Моя версия композиции цикла приведена в Приложении А, Вариант 3. С этого момента все отсылки к Каменноостровскому циклу следует понимать как отсылки к данному варианту.

217

Ряд формальных и тематических симметричностей Каменноостровского цикла из пяти стихотворений обобщен в Приложении В.

218

Б. Кук [Cooke 1998] приводит обширный глубокий анализ многих пушкинских текстов, изображающих поэта за работой (Кук называет их «рабочие автопортреты»). Кук утверждает, что явно незаконченные «Египетские ночи» (1835) – последнее упражнение Пушкина в этом жанре. Как покажет мой дальнейший анализ, я считаю, что Каменноостровский цикл представляет собой нечто вроде заслуживающего внимания постскриптума к жанру «рабочего автопортрета».

219

Дж. Т. Шоу считает финал «Из Пиндемонти» примером «контекстной рифмы», когда «стихотворение завершается не мощным, эмоциональным восклицанием, но выражением твердого убеждения», тогда как «Когда за городом…» – одно из четырех стихотворений Пушкина, где используется «сильная тематическая концовка на нерифмующемся слове, за которым может последовать лишь выразительное молчание» [Shaw 1993: 108–111, 126–127].

220

Кан не прав, утверждая, будто «Странник» представляет собой последнее обращение Пушкина к образу скитальца [Kahn 1999: 246]. Смею предположить, что Каменноостровский цикл в целом может читаться как фантазия странника.

221

Томашевский указывает, что в черновом варианте Пушкин заменил слово «царя» на «властей» (по-видимому, из цензурных соображений) и в результате замены «получилось противопоставление правительства стране», что привело к утрате более широкого смысла высказывания – «об оппозиции всякому существующему правительству – как самодержавному, так и демократическому» [Томашевский 1934: 318 п18].

222

С. Сандлер считает, что цитата из «Гамлета» в стихотворении «Из Пиндемонти» для Пушкина – способ дать понять, что он озабочен «статусом вербального творчества в мире действия» [Sandler 1983а: 81]. В этом контексте она приводит представительный перечень эпизодов в шекспировской пьесе, где слова метафоризированы как жестокие действия: начиная со смерти отца Гамлета от яда, влитого в ухо, до знаменитых последних слов Гамлета «Дальнейшее – молчанье».

223

Здесь и далее перевод М. Лозинского. – Примеч. пер.

224

Измайлов анализирует отношения между безумием, свободой и поэзией в стихотворениях «Из Пиндемонти», «Странник» и «Не дай мне Бог сойти с ума…» (это стихотворение обычно датируется 1833 годом, хотя Измайлов считает более вероятным временем его создания период 1835–1836 годов). Он заключает, что в «Страннике» и «Из Пиндемонти» «орудием освобождения является разум, возвышенное самосознание человека, нераздельное от свободы, но самая эта свобода, отрицающая современное общество, остается мечтой, несбыточность которой горько сознается поэтом». В стихотворении же «Не дай мне Бог сойти с ума…» свобода, обретенная ценой безумия, вновь порабощает поэта [Измайлов 1958: 37]. Я бы не согласилась с интерпретацией «Странника» у Измайлова; более того, предлагаемое им противопоставление разума безумию в «Из Пиндемонти» заявлено слишком сильно, как проясняет мой анализ гамлетовского подтекста. О темах свободы и безумия в «Не дай мне Бог сойти с ума…» заставляет задуматься анализ Г. Розеншильда [Rosenshield 2003: 65–85].

225

Убедительное объяснение, почему «созданья искусств и вдохновенья» следует трактовать как отсылку именно к изобразительному искусству, см. у Тоддеса [Тоддес 1983: 41]. Главным его доводом служит выбор Пушкиным предлога «пред», а не «над» – последний обычно используется, когда речь идет о чтении.

226

Анализ мотива покоя в произведениях Пушкина см. в [Жолковский 1996].

С. Г. Бочаров приводит познавательное и напрямую связанное с данным анализом толкование отношения свободы к счастью в творчестве Пушкина (см. [Бочаров 1974]).

227

Цит. по [Томашевский 1934: п17]. Пушкин просил брата прислать ему книгу

Сисмонди во время своей ссылки в Михайловском в 1825 году.

228

См. статью К. Чепелы о «Сельском кладбище» Жуковского [Ciepiela 1999].

Чепела показывает, как Жуковский – ив переводе элегии Т. Грея, и в статьях – формирует принципы самопрезентации русского поэта и защищает его право на доступ в высшее общество. Вполне вероятно, что Пушкин выбрал тему «сельского кладбища» как основу для «Когда за городом…» отчасти ради ироничной полемики с Жуковским на эти темы.

229

Подробный разбор этих подтекстов см. в [Davydov 1993: 40, 46, 47], где приводится текст молитвы преп. Ефрема на старославянском, а