– Какие новости, ваше величество? Они подошли ближе?

– Говорят, что французы уже в Маунтс Бэй.

– Но ведь сюда они не придут, не правда ли? . Они не – осмелятся!

Катарина слабо улыбнулась и пожала плечами:

– Мы не думаем, что они осмелятся. Большинство дам собирается уехать из города, мадам. Вам бы тоже надо уехать. Боюсь, что печальная правда заключается в том, что мы не ожидали вторжения и не подготовились к нему.

Тут они услышали громкий ясный голос леди Каслмейн, стоявшей неподалеку. Она беседовала с леди Саутэск и Бэб Мэй.

– Виновник должен сгореть в аду за эти несчастья! Народ просто рвет и мечет! Они срубили деревья у Кларендона, побили ему окна, а на воротах сделали надпись:

Три главные причины гнева – Танжер, Дюнкерк и бездетная королева!

Леди Саутэск сделала ей знак замолчать, и Барбара оглянулась. Она раздула щеки, будто ужасно испугалась, и зажала рот рукой. Но блеск в ее глазах не оставлял сомнения, что она умышленно говорила так. громко. Катарина была ошеломлена, а Барбара небрежно пожала плечами и подозвала Бэб Мэй. Они вместе вышли из комнаты.

«Черт подери эту бессердечную дрянь! – подумала Эмбер. – Ей надо бы все волосы на голове выдрать за это!»

– «.. .и бездетная королева», – прошептала Катарина, и пальцы ее маленьких рук сжали веер. Королеву била дрожь. – Как же они ненавидят меня за это! – Она неожиданно подняла глаза и посмотрела Эмбер прямо в лицо. – Как я сама себя ненавижу!

Эмбер на мгновение стало стыдно: если бы Катарина знала, что она, Эмбер, беременна, беременна от ее мужа! Эмбер сжала руку королевы, улыбнулась сочувственной, ободряющей улыбкой. Она испытала облегчение, когда увидела, что к Катарине подходит томная и медоточивая Бойнтон, размахивая веером. Казалось, фрейлина вот-вот упадет в обморок,.

– О Боже, ваше величество! Мы же не готовы! Я только что услышала, что французская армия подошла к Лувру и собирается высадиться!

– Что? – вскричала стоявшая рядом дама. – Французы высадились? Господь всемилостивый! – И она бросилась к двери. Ее крик подхватили, и в одно мгновение все в комнате пришло в движение: мужчины и женщины панически бросились к дверям, отчего там образовалась пробка, – все. толкались, кричали, яростно пробиваясь к выходу.

Но этот слух, как и сотни других слухов, оказался ложным.

Барабаны били всю ночь, созывая людей в ополчение. Ружейная пальба слышалась уже у Лондонского моста. Волны истеричной паники и гнева прокатывались по всему городу. Каждый, у кого было хоть что-то ценное, закапывал его на заднем дворе, отдавал на попечение жены или слуги, осаждал своего ювелира или составлял завещание. Люди открыто говорили, что королевский двор предал их, что им суждено погибнуть на острие французской или голландской шпаги. Пронесся слух, что голландцы разбили укрепление в районе Медуэй, что они сожгли шесть военных кораблей, захватили корабль «Король Карл» и теперь грабят прибрежные поселки.

Король приказал потопить несколько кораблей в Баркин Крик, чтобы блокировать реку и не допустить вторжения вверх по реке. Однако, к сожалению, из-за всеобщей суматохи и неразберихи приказ неправильно поняли и по ошибке затопили несколько барж с морским провиантом. На десятую ночь после нападения на Ширнесс можно было видеть красное зарево горящих судов. К Лондону по реке плыли мертвые обгорелые каркасы кораблей, и напуганный город снова впал в панику, всякая деятельность полностью прекратилась, ибо единственное, что заботило людей, – спасти свою жизнь, жизнь семьи и накопленное добро.

Наконец голландцы ушли к устью реки, и возобновились мирные переговоры. На этот раз англичане не были столь щепетильны по ряду вопросов, и переговоры пошли успешнее, чем раньше.

Вместе с другими добровольцами Карлтон и Элмсбери вернулись в Лондон. Они обросли бородой, лица обгорели на солнце и обветрились на соленом морском ветру, а души закалились после боевых походов.

Эмбер чуть не падала в обморок от волнения и длительной бессонницы. Увидев на правом плече Брюса повязку с запекшейся кровью, она разразилась истерическими рыданиями.

Брюс обнял ее, как маленькую девочку, погладил по голове и поцеловал в мокрые от слез щеки.

– Ну что ты, дорогая, к чему эти слезы? Десятки раз я получал гораздо более тяжелые ранения, чем это.

Она прижалась к его груди – она не хотела да и не могла унять слезы.

– О Брюс! Ведь тебя могли убить! Я так боялась за тебя…

Карлтон поднял ее на руки и стал подниматься по лестнице.

– Ты разве забыла, несносная строптивая ведьмочка, – проговорил он, – что я велел тебе уехать из Лондона? Ведь если бы голландцы захотели, они захватили бы всю страну, нам не удалось бы их остановить…

Эмбер сидела на кровати и полировала ногти. Она ждала, когда Брюс закончит письмо своему управляющему.

– Когда я поеду домой, – небрежно произнес он, – я хочу взять с собой Брюса.

Эмбер посмотрела на него с выражением ужаса на лице. Он встал, скинул халат, и, когда наклонился задуть единственную свечу, Эмбер заметила на его лице мрачные тени. Он глядел на нее сузившимися глазами, как бы наблюдая за ее реакцией. Эмбер отодвинулась, и Брюс лег рядом с ней.

Несколько секунд она не отвечала. Она даже не прилегла, она продолжала сидеть, уставившись невидящими глазами в темноту. Но Брюс молчал, он ждал.

– Разве ты не хочешь, чтобы он поехал со мной? – спросил он наконец.

– Конечно, я не хочу отпускать его!. Ведь он мой ребенок, не правда ли? И ты думаешь, мне понравится, что он уедет и будет воспитываться другой, посторонней женщиной, а обо мне забудет? Нет, я не желаю этого! И я не отпущу его! Он – мой, он останется здесь, со мной. Я не допущу, чтобы его воспитывала эта… та женщина, на котброй ты женился!

– У тебя есть какие-нибудь планы относительно его будущего? – Было так темно, что она не могла видеть его лица, но голос звучал тихо и рассудительно.

– Нет, – неохотно призналась она. – Конечно, нет! С какой стати? Ведь ему всего-то шесть лет.

– Но ему не всегда будет шесть лет. Что ты станешь делать, когда мальчик вырастет? Когда он спросит – кто его отец? Если я уеду и он не будет видеть меня несколько лет – он совсем забудет обо мне. А какую фамилию ты собираешься дать ему? Со Сьюзен дело проще, считается, что она дочь Дэнджерфилда, и она носит его фамилию. Но Брюс – у него вообще нет фамилии, и только я могу ему дать ее, а я не в состоянии этого сделать, пока он остается с тобой. Я знаю, что ты любишь его, Эмбер, и он любит тебя. Теперь ты богата и ты – фаворитка короля, возможно, когда-нибудь ты добьешься дворянского титула для мальчика. Но если он отправится со мной, то он станет моим наследником, он будет иметь все, что я смогу ему дать, и ему никогда не придется испытывать унижения незаконнорожденного ребенка…