— Генерал! Стоит вам сделать шаг назад, и войскам вашим не избежать поражения, как и месяц назад. Если вы не надеетесь разбить неприятеля или опасаетесь за собственную жизнь, то останьтесь, ради Бога, в обозе под прикрытием одного батальона пехоты, а остальными позвольте распорядиться мне.

Похоже, Пестель не воспринимал уже никаких оскорблений. Он устранился от командования войсками. Мищенко смело повёл солдат на засеки и разбил неприятеля. Русские без боя вошли в город, покинутый жителями.

Храброго майора Мищенко Ермолов представил к награждению орденом Святого Георгия 4-го класса, произвёл в чин подполковника и назначил командиром Апшеронского пехотного полка.

Дальше Дженгутая главнокомандующий не пошёл. Дагестанцы мало-помалу отошли от шока, вызванного поражениями, и скоро потянулись к Ермолову с просьбой о помиловании. Он встречал всех одним и тем же вопросом:

— Знаете ли вы, против кого осмелились поднять оружие? На горцев производили впечатление и громадная фигура

генерала, и суровый взгляд его, пронизывающий посетителей. «Невольно глядя на эти черты, отлитые в исполинскую форму старины, — говорил один из участников похода, — воображение переносилось к временам римского величия. Это был настоящий проконсул Кавказа».

Прощал всех, кто приходил с покаянием, и объявлял, что Хасан-хан лишается власти как изменник и никто не должен повиноваться ему.

Четыре аула, принадлежавшие ранее аварскому хану и его брату, были переданы во владение шамхалу тарковскому, а из остальных создано особое приставство под управлением русского офицера.

«Надеюсь, что эта милость государя императора умножит усердие ваше к его службе, — писал при этом Ермолов шамхалу тарковскому. — Селения эти отдаются вам за верность, лично вами оказанную, а потому наследникам вашим могут принадлежать не иначе, как с разрешения государя императора».

И уже с присущей ему иронией писал об этом же Закревскому:

«Мятежники наказаны и вознаграждены сохранившие нам верность. Одному из сих последних дал я в управление шестнадцать тысяч душ с обширной и прекрасной страной. Так награждает проконсул Кавказа!».

Награждённый шамхал тарковский прибыл в Карабудагкент, где впервые увидел главнокомандующего и поразился неприхотливости его быта и одежды.

— Право же, мой повелитель, — сказал шамхал тарковский, — признаюсь, сначала я даже не поверил, что вы генерал Ермолов, которого здесь все так боятся. Думал, что вы прислали вместо себя другого человека.

— Почему же ты так подумал? — смеясь, спросил генерал.

— Уж очень бедно живёте.

«Какие нелепости находят место в головах этих людей!» — подумал проконсул Кавказа.

Авторитет и влияние аварского хана в глазах горцев покатились вниз. Он написал главнокомандующему письмо, в котором попытался оправдаться.

«Нет прощения подлым изменникам», — ответил Ермолов и именем государя лишил его генеральского чина и получаемого содержания.

Сурхай-хан Казикумыкский, известный на Северном Кавказе плут, не раз обманывавший предшественников Ермолова, прислал к Алексею Петровичу поздравление с одержанными победами и предложил свои услуги в разрешении конфликта с дагестанцами. Отвечая ему, главнокомандующий писал:

«Скажу вам по приятельски, что я уже кое-что сделал для успокоения Дагестана. Всю фамилию подлейших дженгутайских беков выгнал из их владений и первого из них — гнусного изменника Султан-Ахмед-хана аварского, и даю слово, что вечно они в своих владениях не будут… Теперь остались известные своей глупостью акушинцы, дерзнувшие поднять оружие против российских войск. Я дал им время на раскаяние, и Боже избавь их, если они осмелятся что-либо предпринять: истреблю до основания скотский сей завод».

Алексей Петрович не преувеличивал значения побед, одержанных в Дагестане. Велика ли радость от поражения, нанесённого не войску даже — «скопищу» людей, которые до сих пор не слышали звука пушек.

Алексей Петрович, проходя с войсками через аул Эндери, переименованный в село Андреевское, убедился в том, какую важную роль играет оно в экономической жизни населения левого фланга Кавказской линии. Здесь горцы приобретали необходимые жизненные припасы, продавали в рабство русских крестьян и казаков, похищенных во время удачных набегов, а в зимнее время укрывли отары овец, спустившихся с гор.

Старший князь андреевцев Кара-Мурза Темиров, человек преклонных лет, поражённый пороком беспросветного пьянства, не имел никакого влияния на своих людей. Алексей Петрович освободил его от непосильного бремени власти и передал её Шефи-беку из того же лезгинского рода, майору Кавказского корпуса, человеку умному и, безусловно, преданному империи. Он поручил ему ликвидировать на подчинённой ему территории работорговлю и исключить из практики укрывательство дезертиров и банд грабителей перед набегом на русские пограничные селения.

Объявляя о назначении Шефи-бека Темирова правителем целого ряда андреевских аулов, главнокомандующий требовал от населения полного повиновения своему князю:

«Предупреждаю, что я требую от вас лучшего поведения и порядка, чем те, каковые были у вас до сих пор. Бойтесь быть непокорными, ибо старший владелец будет исполнять мои собственные приказания. За каждым действием вашим буду я иметь наблюдение… И Боже сохрани, если не найду в вас большего усердия и верности».

Во второй половине ноября Ермолов приехал в Дербент. Там он выяснил, что в Башлах Пестель проводил время «в любовных сношениях с Ниною, мингрельскою правительницею». Горцы жаловались ему на генерала, который ни в чём не находил удовлетворения и только кричал: «Прикажу повесить!» Солдаты обвиняли его в напрасной гибели своих товарищей.

Как и предполагал Мадатов, Ермолов во всём разобрался и, чтобы избавиться от Пестеля, за сражение при Башлах, в котором он не участвовал, представил его к награде.

Главнокомандующий более года держал Пестеля «без всякого употребления по службе, ибо к природным, весьма посредственным его способностям присоединился ещё какой-то столбняк». Ермолов отправил его в отпуск, из которого он уже не вернулся, за что Алексей Петрович благодарил своего «несравненного и единственного друга» Закревского, который нашёл ему место где-то в России.

После непродолжительного отдыха Алексей Петрович вернулся в Тифлис.

Подводя итоги своей экспедиции, главнокомандующий снимал с себя ответственность за военные действия 1818 года, поскольку нельзя их избежать, «когда дерзкий неприятель приходит к нам с угрозами».

«Здесь между народами, загрубевшими в невежестве, чуждыми общих понятий, первое средство есть сила, — писал Ермолов начальнику Главного штаба князю Волконскому. — Знаю, что недостойно России во зло употреблять оную, но не могу не чувствовать, что она необходима, дабы отразить насилие.

Может ли быть что безрассуднее и дерзостнее, как поступок лезгин, требующих, чтобы войска наши оставили город, принадлежащий нам? Во всяком другом месте в подобном случае силою отражаются такие требования, но здесь сего недостаточно: здесь надо наказывать.