– Все меня не интересуют. Я спрашиваю: чем увлекалась Марина? Музыка, спорт, живопись?

Они переглянулись.

– Трудно сразу вспомнить. Вроде ходила в секцию какой-то восточной гимнастики. Знаете, сейчас это модно… Как в наше время фигурное катание.

– Где она научилась играть на флейте?

Удивленно поднятые брови.

– На флейте? Впервые слышим.

Клубы черного едкого дыма зависли над Лхассой: жгли буддистские храмы. Трупы монахов валялись на опустошенных улицах – да и вряд ли там были одни лишь монахи и приверженцы Будды. Убивали всех, кто попадался под руку. Конные отряды солдат в черной броне со знаком Солнца носились как смерчи, и многим виделись не всадники, а стаи громадных черных птиц с разинутыми клювами – предвестников войны…

Это и была война – внешние границы государства еще пребывали в спокойствии и незыблемости, и вожди кочевых племен держались с должным почтением… Но в столице и ее окрестностях ожесточенно дрались и умирали непримиримые враги: сосед шел против соседа, брат против брата. В самом центре, напротив священной горы Самшит, бой кипел еще несколько дней и ночей: остатки гарнизона, преданного королю Лангдарме, удерживали дворец и площадь перед ним, устроив завалы на улицах. Иногда отзвуки этой битвы долетали и до окраины, где Чонг, сидя в каменном колодце-тюрьме, ожидал казни. Возможно, там, у дворца Потала, дрались и сейчас, ночью, в яростных факельных всполохах, но Чонг слышал только одинокую флейту, плачущую где-то в горах.

– Отпусти меня, – тихо попросил Игорь Иванович.

Он снова был там – в мрачной камере, рядом с закованным в кандалы молодым монахом. В сущности, совсем мальчишкой, которого ошибочно (ошибочно – с некоторых пор Колесников знал это наверняка) обвинили в страшном преступлении. И приговорили к казни.

Переход прошел незаметно: только что Игорь Иванович сидел в кабинете Туровского, упершись невидящим взглядом в ржавый огнетушитель на стене рядом с сейфом – и вдруг очутился в ином мире, за черт знает сколько веков и километров. И с ноткой обреченности подумал: «Ну вот, опять. Как некстати-то…»

– Отпусти меня, – повторил он, впрочем, ни на что не надеясь. – Пожалуйста… Пусть даже не ты переносишь меня сюда… Но мне некого больше просить… У меня дочь попала в беду. Я должен быть там.

– Дочь?

Что-то в лике монаха промелькнуло, будто судорога прошла.

– . Сколько лет вашей дочери?

– Скоро пятнадцать.

– Пятнадцать, – эхом отозвался он. – Мне кажется, я видел ее недавно, во сне, или это был не сон. У нее большие серые глаза и длинные светлые волосы, заплетенные в косу. Наши девушки заплетают множество тонких косичек, чем их больше, тем красивее. Но у вашей дочери только одна коса? И прекрасные глаза, а на них какие-то блестящие стекла, вроде украшений…

– Что она делала? – спросил Игорь Иванович.

– Она играла на флейте. Он покачал головой:

– Это не Алена. Ты видел во сне другую девочку.

– Кто она?

– Убийца.

Глаза Чонга расширились.

– Убийца, – повторил Колесников. – Кто-то приказал ей, и она застрелила двух женщин.

– Из лука?

– Из духовой трубки.

«Отпусти меня», – мысленно просил Колесников, незримо шагая по смердящим улицам, мимо изуродованных трупов, черных пожарищ на месте великолепных храмов, пустых, разграбленных торговых лавок. Он не знал, кого просить – просто молился кому-то неведомому, кто держал его здесь, в чужом времени. Отпусти, отпусти, отпусти! Его не отпускали.

Постоялый двор, на котором Чонг и его Учитель оставили лошадей, находился ближе к восточной окраине, рядом с кварталом гончаров и чеканщиков. Конечно, он был разграблен дочиста в угаре уличных боев, но основные постройки остались целы: руки не дошли спалить.

Было тихо и пусто. Остатки выбитых и разнесенных в щепки ворот валялись на земле вперемешку с глиняными черепками, обрывками ткани и сломанной хозяйственной утварью. Какое-то темное пятно красовалось на глинобитной стене, на уровне груди. Неслышно ступая, Игорь Иванович подошел поближе и слегка коснулся рукой неровной поверхности.

Нян-Сума, полужаба-полуженщина, одно из основных божеств Бон-по. Грубо намалеванная охрой, она противно разевала беззубый рот с раздвоенным языком, а под толстым брюхом, меж коротких перепончатых лап, красовался большой солярный знак.

Сначала он решил, что ему почудилось. Потом понял, что слышит тихий-тихий плач – будто стон, без всхлипов, на одной ноте. Ему стало жутко. Вой очень смахивал на волчий, так матерая самка плачет над убитым охотниками избранником. Он не боялся того, что на него могут напасть, кто мог причинить ему вред здесь – все уже умерли и истлели, и убитые, и живые. Ему страшно было увидеть… Неважно что. Довольно большое захламленное помещение делилось тонкими перегородками на маленькие комнатки для жильцов. Игорь Иванович заглянул в ближайшую. Пусто. Во второй и третьей – аналогично. В четвертой прямо на грязном полу под ворохом тряпья лежал мужчина. Он был очень худой, тельце едва угадывалось под лоскутами того, что когда-то было одеждой. Желтовато-коричневое лицо казалось застывшей трагической маской, и сидевшая рядом на корточках женщина гладила его со всей нежностью, на которую была способна. И плакала. Игорь Иванович подошел поближе и тихо сказал:

– Он умер.

Женщина подняла голову. Она нисколько не удивилась появлению незнакомца.

– Я знаю.

– Пойдем со мной, – мягко предложил Колесников.

– Куда?

– Нужно найти что-нибудь поесть. Когда ты последний раз завтракала?

– Не помню. Несколько дней назад. Муж еще был жив.

– Это Зык-Олла, хозяин постоялого двора?

Она безучастно кивнула.

– У тебя есть родственники в столице?

– Зачем это вам?

Игорь Иванович смутился.

– Ну, не оставлять же тебя здесь одну. А родственники, если они есть, могли бы помочь…

Сработал инстинкт. В комнате было темно, но на полу перед единственным оконцем светился зыбкий кружочек – отсвет луны… Колесников увидел блик на широком лезвии и непроизвольно отклонился вбок, сделав вращательное движение рукой. Женщина вложила в удар всю свою ярость и упала без сил, выпустив оружие. Колесников загнул ей руку за спину и зажал рот, чтобы она не закричала. Она еще билась в его руках, и глаза горели злобой, но это был последний всплеск.

– Тише, не кричи, – прошептал Игорь Иванович. – Глупая, разве я тебе сделал хоть что-то плохое?

Женщина дернулась и укусила его за ладонь.

– Вот же дура! – Он несильно вмазал ей пощечину. Женщина пискнула и затихла. – Ну что, будешь еще кусаться?