получения золота из всякого там разного, давая нашему товарищу поручения провести тот или иной опыт. Аптекарь не говорит ему, что это невозможно, а просто проводит эксперименты и потом изучает результаты. Все формулы, какие ты подсказала, он уже проверил и реакции провел. Но тут же все время что-то новое. А алхимики всерьез подозревают, что золото должно получаться или из ртути из-за ее блеска, или из свинца из-за его плотности.

Ртуть удалось растворить в азотной кислоте. А то, что получилось, Аптекарь перегонял вместе со спиртом. И вот у него такое выделилось.

– А на удар он все «такое» проверяет? – удивился я.

– Ты же сама предупреждала, что может получиться нитроглицерин, от которого добра не жди. Поэтому все твердое или жидкое обязательно проходит через наковальню. Крошечка, или капелька. Но нитроглицерина не получилось. Ну и, конечно, трезвонить о таком веществе мы не стали.

– Вы просто молодцы, – с полным удовольствием заключил я. Дело в том, что способ получения гремучей ртути мне никогда не был известен, но то, что синтезировал Аптекарь, несомненно она. И для чего ее используют, мне прекрасно известно. У нас будут капсюли. Это великолепно – электроподжиг в револьверах нередко дает осечки. Хорошо, что в боевой обстановке мы их применили всего один раз, да и то из двадцати четырех выстрелов удачно прошли только девятнадцать. Примерно такой же результат фиксируется и при ежемесячном «отстреле» – мы регулярно проверяем оружие, чистим его и перезаряжаем.

– Мастеру-бомбардиру докладывали? – спросил я на всякий случай.

– Побоялись без тебя, – ничуть не смутился Гарри. – Да он и занят был. Французскую двенадцатифунтовку прошлифовывал и казенную часть ей обтачивал. Что-то у него опять в голове шевелится. Он то нарисовать пытается, то на пальцах изобразить. Пойдем, я тебе макет покажу. А то у него в металле понятней выходит, чем на бумаге или словами передать.

Посмотрели мы на макет – не очень понятно, что из этого получится, потому что в роли поршня-откатника используется сам ствол, но масло он вталкивает сам в себя, то есть в собственный канал, по которому вперед проталкивается дно зарядной каморы. А кто после этого будет накатывать ствол вперед? Чересчур мудрено. И Леонардо наш задумчив. Ладно. Тут главное не спугнуть. Да, ребята у нас очень разные, и тараканы в каждой голове свои.

Зато теперь окончательно понятно, что делать.

* * *

Выбранные нами для переезда в Россию в этом году парни с родителями договорились без особых проблем. И без того уже много лет в школе пропадают целыми днями, а порой и неделями. Да и возраст у них по нынешним временам вполне подходящий для начала самостоятельной жизни – в XVII веке дети простолюдинов взрослеют быстро. Сами же ребята привыкли доверять Софочке. Груз для Архангельска был отчасти собран заранее, отчасти мы добавили кое-что и уже стали грузить в лодки, а входило в них двадцать семь тонн, как в поместье прибыли папа с мамой. Верхом прискакали с «точки», которую «держит» все тот же Джереми. Им нужно было срочно пошептаться с Бетти, нашей домоправительницей.

К разговору призвали и Софочку с Мэри. Поначалу был заслушан финансовый отчет по записям в толстой книге, которую для неграмотных отца дворецкого Джона и матери домоправительницы Бетти вел их старший сын Ник. Оказалось, что доходы с поместья устойчивы, а выручка от продажи гвоздей с лихвой перекрывает расходы на содержание школы. Образуются некоторые накопления. Ничего нового в этом не было. Не овес же для кобылы интересовал родителей! Дальше разговор зашел о том, когда передать права на дом и земли следующему в очереди на наследство папиному брату дяде Эдуарду.

– Рановато решать, – рассудила Софочка. – Сейчас как-то поутихли страсти вокруг его католического величества, то есть обстоятельства нас не торопят. С другой стороны, непонятно, как будут обстоять дела на Ямайке. Ведь гасиенду могут посчитать приданым католички. Как на это посмотрят, ума не приложу. Она теперь весьма ценное имущество, потому что дела на ней хорошо налажены и приносят устойчивый доход. От Спаниш-Тауна рукой подать – обязательно кому-нибудь приглянется. Формально она принадлежит протестанту, но до Ямайки от Лондона очень далеко, а право сильного все еще никто не отменял.

– Не знаю, сработает ли это во второй раз, – развел руками отец. – Дело в том, что дедушкины рабы не совсем рабы. То есть совсем не рабы, а наоборот. Они получили свободу еще при захвате Ямайки нами, англичанами. И ушли в леса, там ведь не так-то трудно прокормиться. Но некоторых устраивает легкий труд на свежем воздухе, вместо того чтобы прятаться от солдат, которых посылают для их поимки и возвращения на плантации. Кое-кто из дедушкиных отпущенников вернулся на насиженное место к покинутым хижинам и огородам.

Чтобы хозяйство не простаивало, сеньор Родригес стал нанимать некоторых и, поскольку брошенное хозяйство новых хозяев земли не интересовало, так и остался жить на старом месте. Бумаги, подтверждающие его права на гасиенду, он сохранил, да и в архивах, частично уцелевших в разграбленной столице, остались нужные записи. Документацию тогда вели спустя рукава, вот и усидел он без особых трудностей. Продолжалось это лет пятнадцать. Бывшие рабы понемногу сходились под его крыло. Те, кому хотелось спокойной жизни. Новые рождались. И все в случае чего, если солдаты хватали их, подозревая, что они беглые, утверждали, что принадлежат твоему дедушке. Естественно, их возвращали хозяину, то есть приводили домой. Бывало, и накостылять успевали, но портить чужое имущество опасались, поэтому обходилось без членовредительства. А в это время основная масса отпущенных жила в необжитых местах и сопротивлялась англичанам. Да, давали колонизаторам вооруженный отпор. Даже название для таких придумали отдельное – маруны. Их до сих пор много на острове. Так вот дедушкины работники иногда уходят к этим самым марунам. А иногда и возвращаются.

Для тех, кто прижился, гасиенда – дом родной. Вот поэтому они и взялись за мачете, когда я со своим отрядом пришел отбирать имущество у испанца.

– А эти маруны. Их много? – потребовала уточнения Софи.

– Кто же считал? В разы больше, чем белых.

– Но ведь среди рабов и белые встречаются, – припомнила Мэри.

– После огораживания, когда пахарей здесь, в Англии, согнали с земли, многие продавались целыми семьями. Лишь бы добраться до мест, где есть работа и пища. Кого-то в северные колонии привезли, кого-то на острова Карибского моря. Одни освободились со временем, а другие так и остались в рабстве. Да и каторжники на плантации попадали.

– А эти… страшненькие?.. – продолжила любопытствовать Мэри.

– Дети негров и индейцев.