Между тем две тысячи суассонцев, выдвинутые Гереном, ринулись на фламандских рыцарей. В негодовании, что какое-то городское ополчение дерзнуло атаковать их, рыцари бросились на суассонцев как попало.

В один миг горожане, выбитые из седел, очутились под ногами неприятеля. Но приученные сражаться как пешком, так и верхом, они сошлись, выдержали натиск, окружив себя стальной щетиной своих копий. В эту минуту налетели французские рыцари и, дружно ударив на фламандцев, сражавшихся в беспорядке, обратили их в бегство и рассеяли по открытому полю.

В центре и на левом крыле завязался яростный бой. Облака пыли, поднятые сражающимися, закрывали их такою густой завесой, что с трудом можно было различать что-либо. По бешеным крикам, по глухому грохоту земли, потрясаемой волнующимися массами, легко было видеть, что решительного преимущества никто не имел, и Филипп перенес все свое внимание на левое крыло, предоставив на минуту-другую часть армии ее собственной судьбе.

Только первая линия фламандцев была смята, вторая же и третья подоспели на помощь и своими плотными массами остановили порывистое стремление французских рыцарей, смяли их и заставили отступить к реке.

– Клянусь честью! – воскликнул Филипп. – Герцог Бургундский в опасности! Мишель, лети к рыцарю де Куси и скажи ему, чтобы он выручил герцога, ударив на врага со своими танкарвильцами.

Оруженосец помчался, и король следил за ним глазами, пока тот не доехал до Куси.

– Герцог опрокинут! – вдруг воскликнул король, обратившись к Герену, который прискакал с требованием подкрепления. – Я не вижу его знамени! А этот Куси ни с места! Чего он ждет? Что он, трус, изменник, сумасшедший, что ли? Спешите, Герен, передайте ему, чтобы он ударил на неприятеля, если честь ему дорога!

Но король не мог видеть того, что видел Куси. Корпус свежих войск вдруг вышел из узкого прохода в конце левого крыла союзников, и если бы рыцарь повиновался приказанию короля, то обнажил бы левый фланг своей армии, подвергая его риску быть отброшенным от моста.

Вот причина, почему Куси не двигался, несмотря на опасность, грозившую герцогу Бургундскому, – он ждал, чтобы вновь появившееся подкрепление присоединилось к фламандцам. Тогда он приказал трубить атаку и ринулся со своими копьеносцами, в числе полутора тысяч, на вновь пришедших, в беспорядке отбросил их на фламандцев, которые в свою очередь налетели на имперские войска, и все пришло в страшное смятение. Между тем шампанские и бургундские рыцари успели опять примкнуть к своим начальникам и сильной атакой поддержали напор рыцаря де Куси. Фламандцы дрогнули и разбежались врассыпную, чтобы не соединяться более. Поражение левого крыла имперских войск было полное.

– Браво, Куси! – вскричал король, следивший за всеми его движениями и понявший причину промедления. – Вот достойный рыцарь, и что за дивное искусство владеть копьем! Смотрите, как он все ломит перед собою, все уступают ему дорогу! А вот и герцог Бургундский! Он опять на ногах, я вижу его знамя. Фламандцы бегут, победа на этом фланге за нами. Но что это за отряд двигается к нам?

– Государь, – отвечал Гийом де Барр. – Это ополчения Компьена и Аббевиля с орифламмой. Они последними перешли мост. Но им тоже захотелось принять участие в битве – вон как они бросились между вами и саксонскими рабами, идущими против вас.

Дружины обоих городов пламенно желали отличиться перед глазами короля, так много сделавшего для пользы общин. Смело выступили храбрые граждане в первые ряды армии и стойко выдержали напор огромного корпуса немецкой пехоты, которая шла прямо на короля. Но их было слишком мало в сравнении с неприятелем, и потому после упорной битвы ополченцы вынуждены были отступить к подножию возвышенности, на которой находился Филипп Август.

Рыцари и воины, окружавшие короля, видя его в такой опасности, бросились на помощь горожанам и своими закованными в латы лошадьми и тяжеловесными мечами проделали широкие и кровавые бреши в рядах саксонской пехоты, которая была уже смята под их могущественным напором, когда подоспели к ней на помощь немецкие рыцари. Мощной атакой они остановили напор французов и восстановили равновесие борьбы.

Филипп остался отделенным от своего войска; возле него пребывали только граф де Монтиньи, его знаменосец и Этьен де Лоншан, никогда не отстававший от него оруженосец.

– Ради самого Бога, государь, отступите на несколько шагов! – воскликнул Лоншан. – Если вас возьмут в плен, все погибло!

– Мне отступить? – воскликнул король. – Нет! Не бывать тому!

В это время он заметил трех или четырех немецких рыцарей, которые неслись на него во весь опор. Опустив забрало шлема и обнажив меч, король сказал:

– Мы исполнили нашу обязанность как король, теперь мы исполним долг рыцаря.

– В таком случае настала пора и мне исполнить мой долг, – возразил Этьен де Лоншан.

С копьем в руках он помчался на ближайшего рыцаря и, опрокинув его, колол направо и налево. Потом попытался обнажить меч, но ему не дали на это времени. Другой рыцарь ударил его коня в грудь, опрокинул его и всадника наземь; потом сам слез с лошади и, упершись коленом в грудь Лоншана, вынул кинжал.

Король Филипп бросился на помощь своему оруженосцу, но было уже поздно: кинжал пронзил грудь юноши. По крайней мере, Филипп отомстил за его смерть: сильным ударом по затылку свалил немецкого рыцаря, и прежде чем тот успел приподняться, второй удар положил его мертвым у ног его отважной жертвы.

Но в ту же минуту король был окружен немецкой пехотой. Около него оставался один граф де Монтиньи. Саксонские копейщики алчно смотрели на золотую корону, блиставшую на шлеме Филиппа, и воодушевляясь криками и грозными взглядами, смыкали все теснее и теснее свои копья вокруг двух противников.

Король не стал дожидаться следующего их шага. Он сам бросился на врагов, врубился в их ряды и своим стремительным нападением сеял смерть и беспорядок, между тем как граф де Монтиньи одной рукой потрясал знаменем, призывая тем на помощь, а в другой держал меч, защищая штандарт от нападений.

Но саксонские копейщики, на минуту приведенные в смятение, возвратились еще в большем числе и стали наседать еще сильнее. Прельщенные богатой добычей, маячившей перед глазами, трое рыцарей накинулись на короля так отчаянно, что тот принужден был на минуту остановиться, чтобы встретить их противников к лицу, но вдруг почувствовал, что его лошадь, вероломно пораженная ударом сзади, оседает под ним.

Филипп упал, и в тот же миг грозно взметнулись над его головой более двадцати длинных трехгранных кинжалов, оружие тогдашних саксонцев.

Еще минута, и наступит конец. Король закрыл глаза в ожидании смерти, когда над ухом его раздался клич: «Овернь! Овернь!»

Наклонив голову к седельной шишке, принимая по дороге тысячи ударов и не возвращая их и не обороняясь, сидя на лошади, покрытой кровью и пеной, в изрубленных латах, Тибо пробивался сквозь ряды неприятелей, спеша на помощь королю с бешеной силой и быстротой.