— Его мать еще жива? — поинтересовался Гамаш, пытаясь произвести в уме кое-какие подсчеты.

— Ей девяносто два года, — ответила Лакост. — Засушенная и замаринованная, но все еще дышит. Старая перечница. Я не удивлюсь, если она переживет их всех. Семейные предания гласят, что, обнаружив однажды утром рядом с собой умершего во сне супруга, она перевернулась на другой бок и захрапела как ни в чем не бывало. К чему причинять себе лишние неудобства?

— Пока что у нас есть только голословное утверждение миссис Морроу, что они ничего не знали о том, что написано в завещании, — вставил Бювуар. — Мисс Нил вполне могла рассказать им о том, что они унаследуют. N'est pas?[60]

— Если им нужны были деньги, разве не проще было обратиться к мисс Нил? Зачем было убивать ее? — задал очередной вопрос Гамаш.

— Может статься, они так и сделали, — заметил Бювуар. — А она отказала. Кроме того, они с легкостью могли заманить ее в лес. Если бы Клара или Питер позвонили ей в половине седьмого утра и попросили прийти на встречу без собаки, она бы непременно пошла. Не задавая вопросов.

Гамаш вынужден был согласиться.

— Более того, — продолжал Бювуар, войдя в раж. — Питер Морроу — опытный стрелок из лука. Он специализируется на старых деревянных классических луках. Он говорит, что стреляет только по мишеням, но кто знает? Кроме того, как вы сами убедились, тупоносый наконечник очень легко заменить на убойный, охотничий. Он мог взять его в клубе, убить ее, привести оружие в порядок и вернуть на место. И даже если бы мы нашли обрывки перьев или его отпечатки, это бы ничего не доказывало. Он постоянно пользуется этим снаряжением.

— Он был членом художественного совета, который принял работу Джейн Нил к показу, — подхватила Лакост, развивая успех. — Предположим, он приревновал ее, разглядел ее потенциал и — ну, я не знаю — съехал с катушек или что-нибудь в этом роде.

Вдруг она умолкла. Никто из них не мог представить себе, что Питер Морроу «съезжает с катушек». Но Гамаш полностью отдавал себе отчет в том, что человеческая психика, равно как и чужая душа, — сплошные потемки. Иногда люди очень странно реагировали, не понимая, что и зачем они делают. И зачастую такая реакция была связана с насилием, физическим или эмоциональным. Нельзя было сбрасывать со счетов пусть даже незначительную вероятность того, что Питер Морроу, всю жизнь стремясь достичь совершенства в своем творчестве и заслужить одобрение семьи, понял, насколько талантлива работа Джейн Нил, и не смог смириться с этим. Его захлестнули ревность и зависть. Разумеется, этого нельзя было утверждать наверняка, но такая возможность существовала.

— Кто еще? — поинтересовался Гамаш.

— Бен Хедли, — предположила Лакост. — Он тоже прекрасный лучник, кроме того, имеет доступ к оружию. И мисс Нил ему доверяла.

— Но мотива у него не было, — заметил Гамаш.

— Во всяком случае, это не деньги, — вынуждена была признать Лакост. — Его состояние исчисляется несколькими миллионами. Он унаследовал их от матери. А до этого она выплачивала ему щедрое содержание.

Николь презрительно фыркнула. Она ненавидела этих деток с «доверительными фондами», которые ничего не умели в жизни, кроме как ждать, когда же наконец мамочка и папочка откинут копыта.

Бювуар предпочел проигнорировать ее фырканье.

— Можем ли мы предположить наличие иного мотива, кроме денег? Лакост, вы ничего не обнаружили в бумагах, найденных в доме Джейн Нил?

— Ничего.

— Ни дневника, ни какого-нибудь еженедельника?

— Ну, если только не считать записной книжки, в которой она хранила список людей, желающих ее смерти.

— Во всяком случае, вы могли бы хотя бы упомянуть о ней, — Бювуар улыбнулся.

Гамаш посмотрел на список подозреваемых. Иоланда и Андрэ, Питер и Клара, Бен Хедли.

— Кто-нибудь еще? — Бювуар закрывал свою записную книжку.

— Руфь Зардо, — неожиданно произнес Гамаш и объяснил ход своих мыслей.

— В таком случае, — начала Лакост, — ее мотив заключался в том, чтобы не дать Джейн рассказать всем о том, что она сделала. А не легче было просто убить Тиммер, чтобы заставить ее замолчать?

— Вообще-то да, и это не дает мне покоя. Мы с вами не знаем наверняка, что Руфь Зардо не убила Тиммер Хедли.

— И Джейн узнала об этом? — поинтересовалась Лакост.

— Или заподозрила. Полагаю, в ее характере было бы отправиться прямо к Руфи и рассказать о своих подозрениях. Она, вероятно, решила, что это было нечто вроде милосердного убийства, когда один друг избавляет другого от боли и страданий.

— Но ведь Руфь Зардо не могла сама выстрелить из лука, — возразил Бювуар.

— Правильно. Зато она могла прибегнуть к помощи кого-то, кто мог выстрелить и выстрелил. За деньги.

— Маленфан, — произнес Бювуар с мрачной ухмылкой.

Клара сидела в своей студии с кружкой утреннего кофе в руках и глядела на коробку. Только теперь она стояла на четырех ножках, вырезанных из ветвей дерева. Первоначально она видела ее только на одной опорной ноге, подобно стволу дерева. Или засидке. Именно этот образ возник перед ее мысленным взором во время проводимого в лесу ритуала, когда она подняла голову и увидела засидку. Это был прекрасный и подходящий образ. Образ слепоты и укрытия. Воплощение людей, которые используют потайную засидку для того, чтобы не видеть жестокости совершаемого ими действа, не видеть красоту того, кого они намереваются убить. В сущности, это был вполне подходящий мир для этого насеста. Засидки. Тайного укрытия. Слепоты. Именно так и чувствовала себя Клара в последние дни. Убийца Джейн находился среди них, в этом уже не было никакого сомнения. Но кто он? Кого она не видела?

Но идея со стволом дерева не сработала. Коробка по-прежнему выглядела несбалансированной и неустойчивой. Поэтому она добавила еще три ноги, и то, что раньше было насестом, засидкой, теперь стало походить на домик на курьих ножках. Но что-то все равно было не так. А если всмотреться пристальнее, подойти поближе? Было и еще кое-что, что она хотела увидеть. Как обычно, столкнувшись с подобной проблемой, Клара попыталась ни о чем не думать, прогнать все мысли и позволить себе раствориться в работе.

Бювуар и Лакост проводили обыск в доме Маленфанов. Лакост внутренне была готова к грязи и запустению, к вони, такой сильной, что ее, казалось, можно было видеть и осязать. Но подобное… Она стояла в спальне Бернара и чувствовала, что ее тошнит. Это была безупречная и милая комната, в которой не валялись грязные носки и не стояли тарелки с засохшими остатками еды. Ее детям еще не исполнилось пяти лет, но их комнаты уже выглядели и пахли так, как выглядит и пахнет пляж в конце дня в разгар курортного сезона. А этому парнишке было сколько? Четырнадцать? И его комната пахла чистящим средством с ароматом лимона! Лакост затошнило еще сильнее. Надевая перчатки и приступая к обыску, она мельком подумала о том, а не стоит ли в подвале гроб, в котором он спит.