всё соответствовало нормам в его собственном ведомстве. Провал полёта Пауэрса ещё более подорвал уже ослабевшее влияние Аллена на президента Эйзенхауэра.

Через три недели в московском парке им. Горького была организована «выставка трофеев» — остатки сбитого самолёта и его оборудования, которую, как утверждала советская пресса, посетили 320 тысяч советских и более 20 тысяч иностранных граждан431.

После скандала с самолётом-шпионом началась опасная политическая игра, в которой обе стороны явно не проявили политической мудрости, разрушив в определённой степени доверие, сложившееся с таким трудом в результате переговоров Эйзенхауэра и Хрущёва. Собственно говоря, в сложившихся условиях проявить такую мудрость, видимо, было нелегко, и всевозможные писания на этот счёт носят явно умозрительный характер.

О том, что самолёт пропал над советской территорией, прежде всего доложили Даллесу. Примерно в полдень 1 мая через помощника президента по связям с ЦРУ и военными ведомствами Эндрю Гудпейстера о происшедшем стало известно Эйзенхауэру. Ни тот ни другой особенно не встревожились, решив ожидать дальнейшего развития событий. В то же время из посольства США в Москве было доложено, что в высших советских кругах идут разговоры, что самолёт уничтожен, а лётчик оказался в руках советских властей. В связи с этим Даллесом был составлен переданный затем средствам информации текст сообщения о том, что самолёт метеорологической службы США брал пробы воздуха в районе советской границы, у лётчика возникли проблемы с кислородным питанием, он, возможно, потерял сознание и сбился с курса. Его дальнейшая судьба выясняется. Подразумевалось, что самолёт мог случайно оказаться над советской территорией. Выдержки из сообщения были опубликованы 3 мая в большинстве американских газет, причём отнюдь не на первых полосах432.

Ситуация начала проясняться, но только частично, когда 5 мая Никита Хрущёв, выступая на сессии Верховного Совета СССР, заявил об уничтожении американского самолёта-шпиона, совершившего «агрессивную провокацию», осуществив «бандитский полёт» вглубь территории СССР, да ещё в день всенародного праздника. Хрущёв, правда, оставлял Эйзенхауэру лазейку, предположив, что американский империализм действовал в обход президента. Никита Сергеевич даже предпринял рискованный, не вполне удачный ход, добавив, что КГБ иногда предпринимает такие действия, о которых сам он ничего не знает. О судьбе лётчика в речи не было сказано ни слова433. Хрущёв даже пригласил к себе посла США Льюэллина Томпсона[18], которому заявил: «Вы поставили меня в ужасное положение и должны помочь мне выбраться из него»434.

Эйзенхауэр ежедневно встречался с Даллесом. Казалось, что между ними восстановлено то единство взглядов и позиций, которое существовало в первые годы президентства. Совместно с другими высшими деятелями и консультантами было единодушно признано, что шанс сохранить президентское лицо унизителен и поэтому неприемлем. Любое другое объяснение, кроме того, которое уже появилось в сообщении от 3 мая, вело бы к признанию фактов полётов самолётов-разведчиков и поставило бы под угрозу возможность встречи в Париже. Поэтому новое сообщение, которое также было составлено Даллесом, подтверждало предыдущее, уточняя, что самолёт «пропал без вести после сообщения 1 мая из района над озером Ван в Турции о трудностях с кислородом»435.

Утром 5 мая (напомним, что разница во времени между Москвой и Вашингтоном составляет восемь часов) состоялось заседание СНБ США, на котором основным докладчиком выступил Даллес. Он сообщил, что Хрущёв произнёс «длинную речь» и что в её последней части, посвящённой международным отношениям и предстоящей встрече на высшем уровне, в основном «содержались очень жёсткие интонации» по отношению к США. О самолёте Аллен даже не упомянул, надеясь, видимо, что всё дело обойдётся «грубой речью» советского лидера436. Впрочем, Эйзенхауэр в упомянутых мемуарах вспоминал, что полный текст речи Хрущёва с данными о том, что У-2 сбит, был получен только по окончании заседания.

В тот же день Госдепартамент получил телеграмму посла в Москве Льюэллина Томпсона. Он сообщал, что вечером на приёме в посольстве Эфиопии заместитель министра иностранных дел СССР Яков Малик заявил ему, что его правительство ещё не знает, в соответствии с какой статьёй Устава ООН будет поставлен вопрос перед Советом Безопасности, так как ещё проводятся допросы пилота, который спустился с парашютом со сбитого самолёта-разведчика437. Сразу после этого по предложению Даллеса Госдепартамент направил в Москву служебную ноту с просьбой подробно проинформировать о судьбе захваченного лётчика438. Ответа не последовало.

Между прочим, случайно брошенные слова Малика вначале были восприняты Даллесом как дезинформация. Сам Аллен был мастером запуска дезинформационных сведений в прессу, на светских приёмах и т. д. Он писал в своей книге: «Когда советский дипломат сугубо доверительно скажет на обеде своему коллеге из нейтральной страны, он обычно рассчитывает на то, что этот нейтрал бывает также на обедах у англичан и американцев. Это “случайно оброненное замечание” содержалось в директиве Министерства иностранных дел СССР». Но на этот раз никакой дезинформации не было. Видимо, советский деятель просто проговорился. Косвенно Даллес это признал позже, написав: «Если вы всё время ожидаете от противника хитрости и обмана, то буквально всё происходящее воспринимается вами как обман с его стороны»439.

Тем временем Хрущёв продолжал игру в кошки-мышки. 6 мая в советских газетах были опубликованы фотографии вроде бы сбитого самолёта. Оказалось, однако, что от У-2 осталась такая неопределённая груда обгоревшего металла, что ничего понять было невозможно. В связи с этим кремлёвские мудрецы согласились на публикацию фальшивки — остатков другого самолёта, в которых по крайней мере можно было увидеть некие очертания, напоминавшие длиннокрылую машину. Американские службы немедленно и с торжеством раскрыли подделку, опубликовав обширные комментарии. В подобном духе было выдержано и сообщение от имени президента, в подготовке которого вновь участвовал Даллес. Наконец 7 мая Хрущёв раскрыл карты, попытавшись выставить на всемирное посмешище президента США. На продолжавшейся сессии Верховного Совета он объявил, что лётчик и оборудование шпионского самолёта находятся в руках советских властей. Его речь с саркастическими ремарками по поводу солгавшего Эйзенхауэра сопровождалась выкриками слушателей «Бандиты!» и «Позор!»440. Вслед за этим была проведена пресс-конференция для советских и иностранных журналистов, на которой живым и здоровым, хотя в явно подавленном состоянии, был представлен Пауэрс и продемонстрированы предметы, которые у него были обнаружены. Журналистам было разрешено задать лётчику лишь несколько вопросов, ответы на которые позволили зафиксировать, что перед ними действительно находится американский пилот, выполнявший разведывательную миссию.

В Вашингтоне возникло замешательство. Известный публицист Джеймс Рестон писал: «Столица выглядит печальной, сбитой с толку в водовороте обвинений по адресу администрации в некомпетентности и недобросовестности... США поймали, когда они занимались шпионажем над СССР, а затем попытались скрыть это, выпустив вводящие в заблуждение официальные заявления»441.