— Черт возьми!

— А что там с выборами? — спросил Жевинже, продувая трубку.

— Неизвестно. Результаты голосования объявят сегодня вечером, часам к десяти. Однако и так все ясно, Париж вконец рехнулся. Нет никакого сомнения, что генерал Буланже пройдет на ура.

— Средневековая пословица утверждает: «Когда зацветают бобы, на свет Божий являются и бобовые короли». Но сейчас вроде не сезон.

Извинившись за опоздание, вошел Каре. Пока жена ходила за супом, он обул домашние туфли и принялся объяснять гостям, подступившим к нему с вопросами:

— Сырость разъела железные обручи и сгноила дерево. Брус прогнулся. Без плотника не обойтись. Он обещал, что завтра будет здесь вместе со своими мастеровыми. Ладно, слава богу, я снова дома. На улице у меня кружится голова, я словно шалею, теряю уверенность, веду себя как пьяный. Мне по-настоящему хорошо лишь на колокольне или здесь, у себя. Передай-ка, жена, салат.

И звонарь принялся перемешивать сельдерей, селедку и мясо.

— Какой приятный запах! — воскликнул Дюрталь, вдыхая пряный аромат селедки. — Он навевает мысль об очаге с навесом, потрескивающих ветках можжевельника, о доме в большом портовом городе. Мне чудится дух смолы и просоленных водорослей, витающий над закоптелой позолотой селедки, как будто покрытой легким налетом ржавчины. Язык проглотишь! — похвалил он, попробовав салат.

— Специально для вас приготовлю его еще как-нибудь, господин Дюрталь, вас ублажить легко, — улыбнулась госпожа Каре.

— Увы! — подхватил шутливо ее муж. — Тело его ублажить нетрудно, а вот душу… Как вспомню о его горьких афоризмах в тот вечер… Все же мы молимся, чтобы Бог его вразумил. Знаешь, — обратился он неожиданно к жене, — давай помолимся святому Ноласку и святому Феодулу, которых всегда изображают с колоколами. Мы ведь им не чужие, они наверняка придут на выручку людям, которые почитают и их самих, и колокола.

— Обратить Дюрталя могут лишь явные чудеса, — заметил Дез Эрми.

— Колоколам это ничего не стоит, — изрек астролог. — Я где-то читал, что когда умирал Исидор Мадридский, ангелы провожали его похоронным звоном.

— Таких случаев великое множество, — воскликнул звонарь. — Колокола сами собой звонили, когда святой Сигисберт пел «De profundis» над телом мученика Плацида. А когда убийцы бросили труп лионского епископа святого Эннемона в лодку без весел и парусов, и суденышко плыло по течению Соны мимо церкви, также раздался звон — хотя на колокольне никого не было.

— Знаете, что мне пришло в голову? — сказал Дез Эрми, задумчиво глядя на Каре. — Вот бы вам заняться составлением житий святых или подготовить ученый трактат о геральдике.

— Это почему же?

— Потому что вы, слава богу, так далеки от нашей эпохи, так ревностно относитесь к вещам, которые она не знает или ненавидит, — это благородное занятие еще больше вознесло бы вас над обыденностью! Вас, мой славный друг, грядущие поколения все равно не поймут — звонить в колокола да еще относиться к ним с таким благоговением! Поэтому я и говорю, что вам бы посвятить себя какой-нибудь почтенной средневековой науке или, уподобившись монахам, погрузиться в агиографию, чтобы забыть о будничных заботах парижан и утвердиться в запредельном, в такой далекой от нас старине.

— Увы! — тяжко вздохнул Каре. — Я всего лишь бедняк и неуч, но человек, чей портрет вы тут нарисовали, действительно существует. В Швейцарии, кажется, один звонарь уже много лет корпит над фундаментальным сводом геральдической символики. Интересно только, — Каре засмеялся, — не мешает ли одно занятие другому.

— А разве ремесло астролога не кажется вам еще более опороченным и униженным? — с горечью заметил Жевинже.

— Ну как сидр? — спросила госпожа Каре. — Не слишком молодой?

— Молодой-то молодой, но пьется хорошо, — ответил Дюрталь.

— Жена, меня не дожидайся, неси пюре. Я и так вас задержал, а сейчас время звонить. Пусть мое отсутствие вас не смущает, я нагоню упущенное, когда спущусь.

Каре зажег фонарь и вышел. Его жена тем временем принесла на блюде что-то вроде пирога с золотистой корочкой, покрытой пятнами глазури.

— Неужели это картофельное пюре? — удивился Жевинже.

— Картофельное пюре, просто я подсушила его в печи — попробуйте. Я положила туда все, что надо. Мне кажется, это должно быть вкусно.

Пюре действительно оказалось объедение, все дружно хвалили хозяйку. Потом замолкли, так как ничего уже не слышали. В этот вечер благовест был сильнее и звонче обычного. Звуки сотрясали комнату. «Как прилив и отлив», — подумал Дюрталь. Сначала следовал мощный удар языка по бронзовой чаше, звуки дробились, рассеивались, тонко размельчались и рассыпались. Потом пест снова возвращался, и его повторный удар по бронзовой ступке добавлял новые гулкие волны, которые, разбиваясь в акустическую пыль, оседали на стенах, развеивались по башне. Удары колокола стали реже, и вскоре раздавался лишь скрип огромной балки. Словно застыли медлившие упасть капли… И вот уже послышались шаги Каре.

— Какое нескладное время! — задумчиво произнес Жевинже. — Никто ни во что не верует, и в то же время люди клюют на любую наживку. Каждый день изобретают новую науку. Крутом царит демагогия. Никто не читает дивного Парацельса, который все открыл, все совершил! Вы только попробуйте сегодня заикнуться на ваших ученых конгрессах о том, что, по мнению этого великого мэтра, жизнь — это всего лишь капля летучей субстанции звезд, а каждый из наших органов соответствует какой-нибудь планете и зависит от нее, так что мы представляем собой божественную сферу в миниатюре, или о том — а ведь это подтверждается экспериментально, — что каждый человек, рожденный под знаком Сатурна, меланхоличен, выделяет много мокроты, молчалив и склонен к одиночеству, беден и горд, что это тяжелое медленное светило предрасполагает к суеверию и обману, что оно вызывает эпилепсию и расширение вен, геморрой и проказу, что оно, увы, основной поставщик больниц и тюрем, — и ваши ученые, эти присяжные ослы и дремучие болваны, начнут потешаться и пожимать плечами.

— Да, — согласился Дез Эрми, — Парацельс — это поистине уникальное явление, настоящее светило оккультной медицины. Он знал о напрочь забытых ныне тайнах крови, о влиянии света на больных, о чем сегодняшняя наука и не догадывается. Он утверждал, как, впрочем, и каббалисты, что человеческое существо состоит из трех частей — материального тела, души и духовной компоненты, называемой также астральным телом, он лечил в первую очередь последнее и воздействовал на внешнюю, телесную оболочку способами, никому не ведомыми или за много лет деградировавшими. Врачуя раны, он обрабатывал не ткани, а вытекающую кровь. Утверждают, что он вылечивал почти все болезни.

— Благодаря глубоким познаниям в астрологии, — вставил Жевинже.

— Но если так важно изучать влияние звезд, почему вы не обзаведетесь учениками? — спросил Дюрталь.

— Учениками! А где сейчас найдешь людей, которые согласятся работать двадцать лет, не думая о барышах и славе. Ведь составить гороскоп может лишь первоклассный астроном, глубокий знаток математики и древней латыни. Да еще нужны призвание и вера. Так что какие тут ученики!