— О, Сторм! Я хочу тебя, и я возьму тебя прямо сейчас, и еще, и еще, пока ты не взмолишься о пощаде.

— Бретт, — простонала она, обхватив в его плечи. — Пожалуйста.

— Скажи мне, как ты меня хочешь? — безжалостно потребовал он.

— Да, — прошептала она, дрожа всем телом. — Я хочу тебя… Бретт… пожалуйста.

Он томно ласкал рукой внутреннюю сторону ее бедра, пока она не начала дрожать, задыхаясь и вжимаясь в его ладонь.

— Скажи, — требовательно произнес он.

— Бретт, я умру, если ты не возьмешь меня сейчас же!

— Может быть, я возьму тебя вот так, — сказал хрипло он и, опустив голову, раздвинул складки влажной розовой плоти, целуя и пробуя глубину языком. Она тут же вцепилась ему в волосы, снова и снова прерывисто выкрикивая его имя.

Он засмеялся от удовольствия, желания и ощущения своего могущества. То, что она с такой страстной готовностью хотела его, переполняло его восторгом победителя. С безжалостной решимостью он возобновил чувственную пытку ртом и языком. Он никак не мог ею насытиться.

— Сладенькая, — бормотал он, прижимаясь к ее влажной плоти. — Какая сладенькая.

— Бретт, — выдохнула она. — Я хочу тебя в себе. Пожалуйста, Бретт.

Он приподнялся над ней, единым движением высвобождая свою твердую набухшую плоть, и чуть вжался в нее, дразня. Она, протестуя, вскрикнула; он ухмыльнулся торжествующе и, опустив голову, втянул ее сосок, нежно сжимая его губами, толкаясь в нее кончиком своего копья, доводя ее до исступления.

Она судорожно металась под ним. Наконец он, не в силах более сдерживаться, мучительно медленно скользнул в нее. У нее вырвалось рыдание. Он вышел из нее, почти полностью, и она вонзила ногти в его спину, протестующе вскрикивая и издавая прерывистые стоны. Тогда он бешено вонзился, проникая глубже, сильнее, и она выгнулась навстречу ему так же неистово. Она обвила ногами его талию, вскрикивая и вжимаясь в него, и он судорожно извергся в нее, выкрикивая ее имя.

Придя в себя, он нежно обнял ее, машинально поглаживая по талии. Он встретился с ее взглядом, и, к его изумлению, она вспыхнула. Он усмехнулся:

— Дикая маленькая распутница, вот ты кто.

— Тебе это нравится, — нашлась она, еще больше краснея.

— Конечно, chere. — Он улыбнулся, не зная, что еще сказать. Его переполняли рвущиеся наружу чувства, и он не мог больше не обращать на них внимания. Он знал слишком много женщин, чтобы не понимать, что радость и нежность, испытываемы им по отношению к Сторм, были единственными в своем роде. Все еще лениво поглаживая ее, он услышал свой негромкий голос: — Ты счастлива со мной, chere?

Она перевернулась на бок, прижимаясь к нему, и положила голову ему на грудь. От последовавшего молчания сердце его упало, и его охватило гневное чувство огромного разочарования. Но тут так тихо, что он едва расслышал, она сказала лишь одно слово:

— Да.

Он повернулся лицеи к ней и приподнял ей ладонью подбородок, заглядывая в огромные сапфировые глаза. От сиявшей в них нежности у него перехватило дыхание. Ему хотелось спросить, что она чувствует теперь по поводу их брака, но вместо этого хмыкнул и сказал:

— Этот брак состоялся, и его невозможно аннулировать.

Потом испытующе посмотрел на нее.

Возражения не последовало. Она лежала совершенно неподвижно, чуть приоткрыв губы, не сводя с него взгляда. В ее глазах не было бунтарства, а только обожание и надежда. У него снова перехватило дыхание.

— Ты любишь меня, chere?

Она не медлила ни секунды:

— Да.

Он задрожал и навалился на нее.

— О Сторм, — начал он и смолк, не в силах выразить остальное, таким огромным и неизведанным было это чувство. Вместо этого он нежно прижался губами к ее губам.

— Чего ты хочешь, Диего? — небрежно развалясь в кресле, спросил Бретт.

— Мы и дюжиной слов с тобой не обменялись, — улыбнулся Диего. — Что странного в том, что я хочу поговорить со своим кузеном?

— Странного мало, — пожал плечами Бретт. Он подумал о Сторм, ждущей его в постели, и почувствовал досаду.

— Бренди? — спросил Диего, наливая вторую рюмку.

— Спасибо. — Бретт взял предложенную ему сигару и с « удовольствием затянулся. Усевшийся в соседнее кресло Диего наблюдал за ним с задумчивой улыбкой. — Ну? Диего ухмыльнулся:

— Расскажи мне о своей жизни в Сан-Франциско.

— Тут не о чем особенно рассказывать, — проговорил Бретт, отпивая бренди.

— Я слышал, ты очень богат.

— А! — Бретт сверкнул холодной невыразительной улыбкой. — Хочешь занять денег?

— Очень смешно, — обиженно отозвался Диего.

— Отстоять права твоей семьи на землю обошлось недешево, — сказал Бретт. — Тяжбы разорили многих калифорнио, и твоя семья не первая.

— Проклятые американцы! — вскипел Диего. — Украли то, что по праву принадлежит нам!

Бретт не мог не согласиться — это была чистая правда.

— Ничего не поделаешь.

— Всего несколько лет назад мы были богаты, — сказал Диего. — Скот продавался по пятьдесят-шестьдесят долларов за голову. А теперь — вот. — Он махнул рукой: — Поселенцы и тяжбы. Все крупные ранчо растащены по кусочкам. Нищета там, где раньше было богатство. И все же, — глаза его сверкнули, — твой почтенный папаша не вечен.

— Это верно.

— Тебе это безразлично, да? — не выдержал Диего. — Дон Фелипе выиграл в суде и сохранил свое богатство. В один прекрасный день все достанется тебе, а тебя это нисколько не волнует.

— Да, — сказал Бретт, наклоняясь, чтобы налить себе еще бренди. — Тебе сегодня не пьется, Диего? — спросил он, заметив, что кузен не отпил ни глотка. Он зевнул, внезапно охваченный неодолимой сонливостью.

Диего промолчал, не сводя с него оценивающего взгляда.

Внезапно Бретт почувствовал вялость и головокружение. На него наваливалась тяжесть. Он посмотрел на кузена и увидел только расплывчатое пятно, попытался встать и не смог. В последний момент, перед тем как провалиться в беспросветное забытье, он понял, что его опоили.

Наверху Сторм встала с постели и вышла на балкон. На ней были лишь тончайшая шифоновая сорочка и полупрозрачный пеньюар из тонкого голубого шелка. Перила были прохладными на ощупь; легкий ветерок овевал ее лицо. Ночное небо сияло слоновой костью и серебром, ониксами и бриллиантами. Она со вздохом закрыла глаза, вдыхая сладкий аромат жимолости и магнолий.

Бретт, подумала она, и негромко повторила: «Бретт». Она улыбнулась, вспоминая, как он любил ее — так самозабвенно, так необузданно. Для него занятие любовью редко бывало нежным — и всегда самозабвенным. Нежнейшие ласки сменялись необузданной страстью, и ее способность встречать глубину этой страсти собственной необузданностью не переставала поражать ее. Он высвободил нечто темное, развратное и примитивное, таившееся в ней. Как она наслаждалась этим! Как она упивалась им!