Скорее можно лишь догадываться, как он угодил под власть уголовников, потому что последним в зоне было многое под силу, а управлял лагерем авторитет по имени дядя Ваня.

Вымышленное это имя или настоящее — не знаю. Однажды я увидел его: маленький, щупленький и очень сутулый. Человек как человек, но считался вором в законе, и его мнение для лагерников считалось неоспоримым, впрочем, и лагерное начальство не брезговало помощью авторитета: во-первых, уголовники поддерживали порядок в зоне, уверяла «охра», во-вторых, без разрешения дяди Вани ни одна бригада не выходила на работу, а если заключенных выгоняли силой, те только саботировали производственное задание. Чтобы заставить зэков трудиться в праздники, лагерное начальство снова обращалось к дяде Ване, и, если он не давал добро, тогда… никто ничего не мог поделать. Существовало неписаное правило: если приходила посылка кому-нибудь из осужденных, первым оттуда брал дядя Ваня, что-то раздавал своим приближенным, остальное шло получателю, и у того уже никто и ничего не мог отобрать, а если таковой находился, ослушник рисковал собственной жизнью! Однако, когда в лагере появились первые заключенные из числа «фронтовиков», отношение к зэкам резко изменилось…

— Словно лагерному начальству вдруг стало стыдно за творимый ими произвол, — рассказывает Алексей Фомич. — Даже умерших стали хоронить в могилах, да и блатота присмирела. Понятно, эти люди прошли фронт, многие фашистские концлагеря, повидали такое, что не нюхали ни лагерное начальство, ни конвоиры, а уж тем более блатные. У них даже отношение к смерти было какое-то иное, охрана прозвала их «фронтовиками», урки — «фашистами». Они заняли один из бараков полностью, держались дружно, и от охотников до посылок из дому — «урок», «полуцветных», «шакалов» — отбивались организованно — палками, но как-то случилось, что одного из урок вскоре нашли возле «фашистского» барака с ножевой раной в груди — урки выставили претензии «фронтовикам» и в лагере состоялась сходка воровских авторитетов с дядей Ваней во главе и «фронтовиков». Стороны обговорили сферы влияния и на том расстались, но… лагерное начальство, поддерживающее воров, тайно подначивало урок на расправу с «фронтовиками», да и дядя Ваня, как можно было догадаться, не смирился с ущемлением его неограниченной власти в лагере, и однажды произошло следующее: уголовный авторитет, подначиваемый лагерным начальством, организовал… побег, в котором принял участие один из «фашистов». Зачем? Предположу, что для развязывания репрессий в совокупности против «фронтовиков» и «врагов народа» (осужденных, отбывавших свои сроки заключения по различным пунктам 58-й статьи). Забегая вперед, отмечу: дядя Ваня явно перестарался, но зато я впервые узнал о страшном и таинственном обитателе северных лесов с очень длинным названием: «птица, поющая ночью о смерти».

О побегах из лагерей написано немало: порой поражают та продуманность и завершенность действий при совершении побега заключенными в иных лагерях. Однако, как можно предположить, некоторые из рассказываемых случаев относимы скорее к области эпического лагерного фольклора и являются выдумкой заключенных, отшлифованной на протяжении доброго десятка последующих этапов осужденных, и чаще персонифицируют мечты невольников о свободе. Поэтому нередко сами рассказчики не знают, происходило ли описываемое на самом деле или является выдумкой, но случай, который расскажу я, является истинной правдой от начала и до конца. Случились описываемые события в конце весны года победы в Великой Отечественной войне, и первопричиной произошедшего считаю буквально фанатическую преданность начальника лагеря подполковника Зубило (какие шутки!) футболу.

По воскресным дням на небольшом лагерном стадионе проводились соревнования по футболу: играли и барак на барак, организовали даже сборные команды: зэки играли с охрой. Начальник лагеря любил подобные зрелища и почти всегда сидел на скамейке и, словно мальчишка, визжал, охал и ахал от восторга, переживая за игру, внимательно наблюдая, как у тех или других ворот начиналась заваруха. Порой казалось, что пароксизмы выльются в конце концов в его участие в игре — судя по поведению подполковника, ему ужасно хотелось выбежать на поле и… самому закатить мяч в сетку. Зрелище собирало множество зрителей, правда, большинство зэков приходили смотреть не на футбол, а на заядлого болельщика — начальника лагеря. Зэки рассказывали, будто он частенько из таежного поселка выбирался в Москву с одной-единственной целью — посмотреть матчи сборной СССР с другими командами. Поэтому и сам организовывал футбольное шоу и победителей награждал ящиком чая.

Приводил Зубило на футбольное зрелище и своего сына — шестнадцатилетнего паренька. По просьбе отца того иногда включали в игру, но… несмотря на усердные старания, забивать голы у мальчишки не получалось: только попадет мячик пареньку под ноги, и он начинал очертя голову атаку на ворота, а отец, наблюдая за футбольными финтами сына, вскакивал со своего места, начинал прыгать, трясти кулаками и кричать изо всех сил: «Давай! Гони! Бей!», но…

Разгоряченные игрой взрослые зэки в запарке или по недогляду двинут парнишку корпусом, и летит тот кубарем на траву, и мячик сей же миг оказывается у других ворот. В такие моменты отец мрачнел и, грозно потрясая кулаками, кричал с трибуны: фамилия проштрафившегося и… «Еще раз собьешь сына с ног, в изолятор оформлю!» Правда, ни разу своей угрозы не осуществлял, но кто его знает, что было на уме у подполковника. Поэтому зэки не очень охотно брали паренька в свои команды — кому хочется в изоляторе сидеть? С некоторых пор на скамейке во время перерывов рядом с мальчишкой иногда замечали одного зэка из числа урок по кличке Писарь. Парень был на лет семь старше по возрасту сына начальника лагеря и отбывал срок за многочисленные кражи, грабежи и хулиганства. Он садился возле Зубило-младшего и что-то нашептывал мальчишке на ухо. Подросток заразительно смеялся и рассматривал собеседника расширенными глазами.

Всегда настороженные и внимательные зэки подтрунивали над Писарем, спрашивая: ты сыночка начальника лагеря охмуряешь, что ли? Зэк молчал и, лишь загадочно улыбаясь, отмалчивался. Подобным образом продолжалось, пока сын начальника лагеря… вдруг не исчез!

Охра облазила поселок, зону и лагерь, но мальчишку не нашли, в расстроенных чувствах подполковник не спал всю ночь, а утром под дверью своего кабинета на полу обнаружил письмо примерно следующего содержания: «Уважаемый гражданин начальник! Судьба вашего сына в ваших руках. Пока с мальчиком ничего страшного не случилось и, будем надеяться, не случится, но вам нужно исполнить нашу просьбу. Мы слышали: в поселок пришла цистерна со спиртом. Так вот, мы очень хотели сделать дегустацию — выпить по 100 граммов наркомовских! Для этого вам нужно закачать пожарную машину спиртом, завести на зону и оставить возле штаба. Если вы этого не сделаете, судьба вашего сына решится не в лучшую сторону. Машина должна быть на зоне в 21.00, ни раньше ни позже. Надеемся, разум подскажет вам правильное решение. Полторы тонны спирта за жизнь вашего сына цена умеренная. Всего вам доброго. С приветом, ваши воспитанники».

Начальник лагеря остолбенел: «100 граммов наркомовских» — идиома насторожила и ассоциировалась в сознании с… «фронтовиками»! Следовательно, размышлял Зубило, ультиматум прислали не уркаганы, а… «фашисты»? Первым желанием подполковника было построить всех до одного «врагов» на плацу и… расстреливать десятками из пулеметов: вначале каждого десятого, потом девятого, восьмого, пока не признаются… Однако он отказался от своей чудовищной затеи, испугавшись за сына: мальчик может пострадать от рук неизвестных ему мерзавцев!