— Спокойной ночи и большое вам спасибо.

— Не за что. Отдыхайте.

В его глазах плясали веселые искорки, когда он наблюдал за тем, как девушка вышла из комнаты вслед за Гвен и, вцепившись в перила, начала подниматься по лестнице.

Комната располагалась в конце длинного извивающегося коридора. Гвен не только приготовила одеяла, но и положила под них несколько горячих камней, чтобы согреть простыни.

Спальня оказалась простой, но очень опрятной. Маленькое застекленное окно выходило на другую стену дома. Впрочем, в темноте Рапсодия ничего не смогла толком разглядеть. Шерстяные одеяла украшали знаки для защиты от ночных кошмаров. Рапсодия печально подумала, что они вряд ли смогут уберечь ее сон. Помочь ей могло лишь чудо.

Когда дверь закрылась, она опустилась на кровать, не в силах сформулировать ни одной разумной мысли.

«ОСТРОВ СЕРЕНДАИР, ПЕРЕД ТЕМ КАК ОН ПОГИБ…»

Ллаурон сказал, что Гвиллиам предвидел уничтожение Острова, но, возможно, он ошибся. Пророки часто делают предсказания, которые не сбываются, — как, например, гадалки на Воровском рынке в Истоне. Но тут Рапсодия вспомнила кошмар, который посетил ее, когда они путешествовали по Корню, — образ звезды, падающей в море; охваченные пламенем стеньг; воды, поглощающие землю, — и поняла, что все произошло именно так, как она видела во сне. Серендаир погиб.

Даже если те, кого она знала или любила, оказались среди беженцев и благополучно высадились на этих землях, их уже давно нет в живых. Сердце девушки сжалось от нестерпимой боли, когда она подумала о своих родителях и братьях. Если верить Ллаурону, ее отец, конечно же, умер много веков назад. А мать? Лирины награждены более долгой жизнью. Рапсодия знала, что некоторым лиринам посчастливилось отпраздновать свое пятисотлетие. Но ведь прошло почти в три раза больше времени!..

Девушка забралась в постель и, свернувшись, точно дитя в материнской утробе, попыталась вспомнить свою жизнь перед страшным путешествием по Корню. Она могла обвинить во всем, что произошло, Акмеда, но прекрасно понимала, что сама стала причиной своих бед.

Убежав из дома, она поступила как упрямая и бездушная девчонка. Впрочем, она дорого заплатила за свою глупость. Жизнь на улицах Истона оказалась настоящим кошмаром. Нестерпимее всего было думать о страданиях, которые она причинила своим родным, об их отчаянии — ведь они так и не узнали, что с ней случилось! От невыносимого чувства вины ее спасало лишь одно — уверенность в том, что она обязательно вернется домой. И вот теперь она лишилась и этого.

Перед мысленным взором Рапсодии появились лица братьев, улыбающиеся и счастливые. Ей показалось, что она чувствует, как отец прижимает ее к груди, мать ласково гладит по руке. Все исчезло. Она больше никогда не увидит никого из них, никогда не заснет под пение матери. Никогда не почувствует себя по-настоящему в безопасности.

Боль была такой невыносимой, что Рапсодия начала задыхаться. О прошлом было страшно думать, но будущее представлялось поистине ужасным. Измученная, обессилевшая от жутких мыслей, Рапсодия провалилась в беспокойный сон.

Ее сны этой ночью были ужаснее, чем всегда. Видения громадных волн, поглощающих крошечных детей… высокие, златокожие люди, сожженные пылающей звездой… Сагия, обнимающий ветками лириков, медленно погружающийся на дно моря…

В последнем из своих снов она стояла в деревне, которую пожирал черный огонь. По улицам метались солдаты, убивая всех, кто попадался на пути. Где-то далеко, на горизонте, она увидела глаза, кроваво-красные, смеющиеся над ней. А потом к ней подскочил залитый чужой кровью воин, и она оказалась в когтях громадного медного дракона…

Рапсодия проснулась, задыхаясь, и потянулась к Грунтору, который всегда утешал и успокаивал ее после ночных кошмаров, но привычно ухмыляющегося лица рядом не оказалось. Кровать и комната выстудились за ночь.

Когда Рапсодия окончательно пришла в себя, к ней вернулась боль, и пылающий в ее душе огонь мгновенно согрел воздух.

Утро уже почти наступило. Серый свет заливал небо за окном, предвещая наступление нового дня. Почему-то сегодня мир показался Рапсодии иным, хотя ночью ничего особенного не произошло. Перемены случились много веков назад; ее прежний мир безвозвратно исчез, пока она пробиралась под землей по корню Сагии. Время ушло. Рапсодия не понимала только одного: почему оно никак не коснулось ее. Она посмотрела в зеркало и решила, что нисколько не постарела с тех пор, как покинула Истон, — по крайней мере, так ей казалось.

Рапсодия подошла к окну и взглянула на просыпающееся небо. Вскоре начнет светать; она должна была пропеть свою утреннюю молитву — так на другом конце света мать учила ее приветствовать восход солнца. Рапсодия боялась остаться наедине с мыслями о смерти Острова, но ни с кем не могла поделиться своей печалью — по крайней мере, ни с кем из живых.

Даже если она сможет найти Акмеда и Грунтора, которые, вне всякого сомнения, уже далеко отсюда, ни тот, ни другой не разделят ее тоски. Акмед, за которым ведется охота, узнав о гибели Серендаира, скорее всего, возликует. Рапсодия не вынесет этого.

Стараясь не шуметь, чтобы не побеспокоить Главного Жреца и его слуг, девушка спустилась по лестнице, с трудом открыла тяжелую дверь и кивнула охранникам, которые не могли отвести от нее глаз. Впрочем, они молчали, и Рапсодия прошла мимо них, затем миновала засыпанный снегом сад и направилась к Дереву.

Рассвет только начинался, когда она оказалась на границе луга. Она миновала высокий клен и громадный вяз, растущие в круге деревьев-стражников, и впервые по-настоящему четко увидела Великое Белое Дерево. Его коры коснулись первые лучи солнца, и она засияла в утреннем тумане. Как только свет приласкал гиганта, его песнь изменила тональность и взвилась к небу — Дерево приветствовало наступление нового дня.

Рапсодия закрыла глаза, чувствуя, как пение Дерева наполняет все ее существо. Впервые за бесконечно долгое время она вдруг почувствовала себя маленькой и слабой в присутствии могущества и силы, которую невозможно измерить.

Но в песне, звучавшей в ее душе, было и что-то знакомое. Мелодия Великого Белого Дерева почти ничем не отличалась от голоса Сагии, чье присутствие, она знала, поможет ей пережить потерю, даже если рана в сердце никогда не заживет.

Она тихонько запела свою утреннюю молитву, а когда закончила, подала обычный сигнал Акмеду, что у нее все в порядке. Затем Рапсодия вышла из круга деревьев и поспешила назад, к дому Главного Жреца.

Она покинула круг не там, где вошла в него, ступив на тропинку между разросшимися кустами остролиста и золотянкой, стройным деревом, растущим у нее на родине. С того места, где она стояла, Рапсодия увидела сад, разбитый за домом Ллаурона.

Она слышала, что филиды просыпаются. По-прежнему никого не встретив, девушка вошла в огромный сад.

Земли Ллаурона тянулись к самому лесу на милю или даже больше. Территорию украшали самые разные деревья, пруды и клумбы и грядки с цветами и травами. Тут и там стояли мраморные скамейки, которые летом деревья окутывали своей прохладной тенью. Сейчас, в самый разгар зимы, сад спал под снежным покрывалом.