Дальше были обычные поздравления, а в конце приписка, что в случае согласия она должна постараться ускорить выезд Анны в Жарновец.

— Ну, так что же, кухасю, — крякнул пан Костанецкий, — вы согласны?

— Согласна… только…

— Т-с-с-с!.. Это уже не со мной. Моя миссия закончена. А это вы правильно решили, кухасю, я вам скажу. Что это я еще хотел?.. Ага… Значит, я телеграфирую Юреку, что вопрос решен, а послезавтра воскресенье, и вы себе с моей женой обсудите остальные детали.

С какой радостью Анна начала готовиться к выезду! Как раз уже начался ее отпуск, и все дни были свободны. Нужно было купить много вещей для себя и для Литуни, продать мебель, оплатить по счетам, договориться с хозяином дома об уплате задолженности.

Все это отнимало массу времени. Она не думала о том, что ее ожидает. Каждое следующее утро было лучше сегодняшнего, из которого она наконец вырывалась. Она убедилась, что с Варшавой, с «Мундусом», со знакомыми ее соединяла только материальная связь. Расставаясь со всем этим, она не чувствовала даже и тени грусти. Она нанесла прощальный визит тетушке Гражине и позвонила Владеку Шерману. Щедронь, которому она была глубоко благодарна и с которым хотела встретиться перед отъездом, был где-то за границей. Она оставила ему благодарственное письмо, и на этом все было закончено.

В жаркий августовский день она уже сидела в пустой квартире. Вещи были окончательно упакованы и отправлены на вокзал. Поезд отправлялся в восемь часов вечера.

Так сложилось, что пани Костанецкая в этот день не смогла вырваться из Константина, а у Таньского была какая-то ответственная конференция. Анну и Литуню провожали только пан Костанецкий с Бубой. Они весело смеялись. Буба объявила, что осенью она с мужем приедет к дяде Оскерко, пан Костанецкий шутил с Литуней, а Анне было немножко грустно.

Проводники закрыли двери вагонов, и поезд медленно пошел. Литуня изо всех сил махала платочком в направлении убегающего вокзала.

На перроне в толпе остались Буба с отцом. Пан Костанецкий смотрел на уходящий поезд и покручивал усы, как бы желая спрятать улыбку.

— Да-да, — повторял он с удовлетворением, — ну, так…

— Я очень рада, папочка, очень! — взяла его под руку Буба.

— Радуешься, кухасю? Хе-хе… Ну, так у меня есть одна мысль. По причине сегодняшнего вечера загуляем. Приглашаю тебя на ужин в «Европу». Что ты на это скажешь?

Они с трудом продвигались в шумной толпе.

— Так что же ты на это скажешь? — повторил удовлетворенный своим планом пан Костанецкий.

Буба отрицательно покачала головой:

— Спасибо тебе, папочка, ты неслыханно любезен, но видишь ли, Хенрик скоро вернется с собрания. Я должна возвращаться домой.

— Ах ты, плохая дочь! Ну, садимся, — он открыл дверь машины. — Отвезу тебя, а сам поеду кутить. Заявляю тебе, что ты родного отца с пути истинного сводишь.

Буба смеялась, выходя из машины, и крепко обнимала его.

Шофер развернулся и, повернув голову, спросил:

— Пан председатель, в Константин едем?

Пан Костанецкий был занят своими мыслями и автоматически подтвердил:

— В Константин, кухасю.