— Думаю, рано или поздно это бы все равно произошло.

Они горько смотрели друг на друга.

— А принц Кортни?

— Ходят слухи, что его обвиняют в загадочном убийстве собственной матери, хотя, будучи принцем, он неподсуден. Говорят, парламент заставляют подписать билль о лишении его гражданских прав и всех титулов, чтобы принца можно было осудить.

Малинда вздохнула.

— Бедняга Кортни! Интересно, встанут ли пэры на его защиту? Лордам не слишком-то нравится лорд-протектор. Я написала герцогу Бринтону и еще кое-кому… — Доставить письма она поручила Сурису, так что они могут превратиться в горстку пепла. — До созыва парламента всего четыре дня, поэтому… Нет?

— Приказ о созыве лишается силы, если… — Доминик со страхом посмотрел на больного ребенка. — То есть каждый новый монарх должен выпустить свой указ о созыве.

— Ясно, — кивнула она.

Амби никогда не созовет парламент. И никакой помощи не будет.

Следующим утром прибыли Диана и сестра Минутка. Малинда велела им уезжать, пока не поздно, но обе отказались. Диана тут же взяла принцессу под свою опеку и принялась ублажать ее горячей едой, ванной и свежей одеждой.

Амби больше не понимал, что она рядом. Он больше ничего не понимал и даже не глотал. Это конец: без еды и питья ему недолго осталось на этом свете.

Этой ночью, как и прежде, Малинда спала не раздеваясь. Несколько раз она просыпалась, прислушивалась к страшным хрипам — маленький ребенок с упрямством, достойным славных предков, боролся за каждый вздох. Неожиданно она заметила сэра Одлея, который уже некоторое время неподвижно стоял с бумагами в руках. В полумраке его лицо казалось бледным пятном.

— Послание от Ливня, ваша светлость, от маршала Суриса, я хочу сказать. Он говорит, что констебль Вальдор играет ключевую роль — это его собственные слова, миледи, — и его поддержкой можно заручиться на тех же условиях. В обмен он просит вас подписать вот этот документ и прислать ему обратно.

Малинда взяла свиток и прочитала его: еще один титул пэра, еще три сотни тысяч крон. Несколько месяцев дохода королевской казны.

— Кто этот человек?

— Ох, прошу прощения, миледи. Его недавно назначили командиром Йоменов Дома. Как я понимаю, он закадычный друг лорда Гренвилла. Он сообщил маршалу Сурису, что поддержит ваше высочество за определенное вознаграждение.

— В самом деле? Маршал Сурис наемник, всегда готовый служить тому, кто больше заплатит, а констебль Йоменов Дома, насколько мне известно, приносит присягу монарху.

Одлей вздохнул.

— Не все воины связаны Узами, как Клинки, ваша милость.

— Да, не все. — Она поняла, что больше не верит маршалу Сурису. Он тоже был закадычным другом Гренвилла, и, несомненно, все трое страшно веселились над ее попытками переманить на свою сторону их кружок. Подкуп командира Йоменов Дома расценивается как государственная измена.

Она вздохнула и передала свиток Одлею, вместе с печаткой, чтобы скрепить договор.

— Малинда! — раздался шепот. — Леди Малинда! Ваша милость!

Она неохотно повернула голову и увидела маленькую фигурку в белой одежде, мерцавшей в сумраке.

— Минутка? Сестра?

— Они собираются. Я чувствую их.

Понимание пришло через пару секунд, и Малинда быстро вскочила, словно проснулась в постели, полной муравьев. Минутка имела в виду духов смерти.

Дыхание Амби прервалось, возобновилось, снова прервалось… каждый вздох походил на стон раненого кота.

— Позови целителей!

— Они не могут… Да, ваша милость. — Минутка исчезла в темноте.

Он дожил до рассвета, но так ни разу и не пошевелился. Дыхание становилось все более и более неровным. Остался всего один седобородый лекарь, который то и дело наклонялся к маленькому тельцу, как будто никто в комнате не слышал жутких грудных хрипов. Наконец даже он удалился, бормоча что-то насчет приготовления нового зелья.

— Амби! — позвала Малинда. — Амби, Амби!

Несколько сбивчивых вдохов… тишина… снова хрипы… тишина… вдох…

— Амби!

Молчание. Стон, хрип…

Комната наполнялась людьми. Четыре зеленых камзола встали около постели — Одлей, Абель, Винтер… Ох, дорогой Пес, почему я не сказала тебе ни слова с тех пор, как мы уехали? За зелеными камзолами — стенка бледно-синих, входивших в комнату на цыпочках. Слова утратили значение; время пришло. Конечно, это Дуб с рукой на перевязи. А это Марлон? Сколько времени она здесь?

Остались только Клинки.

Она и Амби в комнате, полной Клинков. Это все Клинки? Их осталось так мало?

Пес протянул ладонь, чтобы помочь подняться с постели, обнял ее огромными руками. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели, как маленький человечек делает последние в жизни вдохи. Все остальные опустились на колени.

Огромные глаза… Хрип… Тишина…

Тишина.

Мучительная тишина.

Малинда наклонилась, прикрыла распахнутые глаза, и веки остались неподвижными.

Пес откинул голову назад, и комната огласилась жутким криком: «Да здравствует королева!». Со стонами, воплями и слезами Клинки эхом отозвались на его призыв. Они пели, кричали, восклицали: «Да здравствует королева! Да здравствует королева Малинда!». Ни один не обнажил меча, ни один не пришел в ярость, и скоро все они встали на ноги, обнимая друг друга и твердя: «Да здравствует королева!». Они победили проклятие. Они торжествовали.

Малинда тихо плакала на плече у Пса, пока вокруг нее царило бурное веселье, и клич отражался эхом, множился, несся на лошади в Грендон и во все уголки Эйрании…

Король умер! Да здравствует…

Да здравствует кто?

Сначала посчитай своих друзей.

Лорд Гренвилл

— Можете ее и дальше носить, — сказала она. — Мы вам полностью доверяем.

Сэр Доминик уже опустился на колени перед новым монархом и держал в руках перевязь командира.

— Ваше величество, такова традиция… — Он пытался изобразить смущение, что требовало большой ловкости от человека, стоящего на коленях. — Не вашей рукой… Я хочу казать, я с радостью отдам свою жизнь на защиту вашей милости, но, когда король умирает, миледи, принца… то есть наследника…

Духи! Слеза на щеке ее брата еще не успела высохнуть, наверняка снаружи ждет целая армия, чтобы ее арестовать — а скорее зарезать всех присутствующих здесь, — а они продолжают бессмысленный спор! Одлей, совсем еще мальчишка, изо всех сил старался скрыть обуревавшие его чувства и никуда не смотреть…