– белоснежная рубаха с широкими рукавами до локтя и чисто отмытые руки с чуть даже стертыми ногтями. Уловив мой изучающий взгляд, тетушка чуть застеснялась и зачастила:

-- Это, молодая госпожа, оттого, что стирать много приходится. Оно ведь как… ежли нет чистого тряпья для свивальников, да в комнате душно и грязно, тогда и роженице тяжелей, и ребеночку завсегда хуже. Потому я, госпожа баронесса, завсегда сама за приборкой смотрю. У меня и травки есть гожие, чтобы полы помыть, и пахло в комнате хорошо. Вы худого, госпожа, не думайте, а только денюжку свою я не за просто так получаю.

Кроме того, что тетушка Сельма была трудяга и непоседа, она еще оказалась очень неплохим психологом. Родов я боялась, потому что понимала: ни скорой помощи, ни капельниц и кардиостимуляторов здесь просто не существует. Потому без конца расспрашивала повитуху о том, как проходят роды, у кого она принимала, все ли было хорошо.

И тетушка Сельма, честно глядя мне в глаза, подробно рассказывала: как надо дышать и как надо тужиться. Какую молитву лучше читать, чтобы Господь легкие роды дал, и сколько по времени должны длиться схватки. Как она принимала роды у разных горожанок и сколько вокруг детишек крепеньких и здоровеньких, которым она помогла появиться на свет. Все мои вопросы о неудачных родах она ловко обходила стороной и даже, освоившись, слегка ворчала на меня:

-- Эвано животик какой ладный. Зачем же вы, госпожа баронесса, всякую беду кликаете?! Каженное утро вас смотрю, и только день ото дня лучше пузо становится. Ребятенок лежит, как надобно. Я его слухаю, он спокойненький и довольный. А вы, госпожа, дурными разговорами только малыша тревожите!

Дурные там разговоры или нет, но когда пришло время рожать, перепугана я была сильно. Однако тетушка Сельма так ловко руководила всем, что через пару часов от начала схваток я окончательно успокоилась и даже смога подремать немного. А уже ближе к утру, в первых числах месяца джуна на свет появился Алекс Оливер Нордман.

Второе имя – Оливер, сыну дали по дедушке, покойному барону Нордману. А первое имя Рольф разрешил мне выбрать самой. И, разумеется, я выбрала имя Алекс. В память о моем отце. Человеке из другого мира, единственном, кто меня там любил. И как напоминание о прошлой жизни, где я была совсем одна.

Этот мир дал мне все: новое тело и здоровье, любящего и любимого мужа, крепкого и горластого сына. У меня был свой дом, настоящий замок, тепло в очаге и еда. А вокруг послевоенный город и последствия боев и пожаров. Мне кажется, что я задолжала этому миру.

Глава 50

Второй день рождения Алекса Оливера Нордмана мы праздновали с мужем вдвоем. Сам виновник торжества, получивший днем торт с двумя свечками, был уже накормлен, выкупан и спал в своей комнате под охраной няньки.

За эти годы мы с сыном прошли все, что можно: детские запоры и поносы, газики и колики, режущиеся зубки с температурой, бессонные ночи и прочие прелести. Именно поэтому, когда уставшего именинника отец отнес в кроватку и мы наконец-то сели ужинать, первым моим тостом было: «Дай Бог здоровья графине Паткуль!».

Волшебная её книга не только содержала сотни рекомендаций по домоводству, долгому и правильному хранению пищи и ремонту всего на свете, но еще имела раздел, который назывался «Лекарские советы». Почти половина этих самых советов относилась к уходу за новорожденными.

Я завидовала сестре только в одном: рядом ней постоянно находился неиссякаемый источник знаний, почти аналог Гугла. Не думаю, что Ангела этим пользовалась, но, по крайней мере, за ее близняшками был прекрасный и разумный уход. Госпожа Жанна не теряла бдительности.

За эти пару лет я дважды была в Партенбурге. Первый раз мы ездили с Рольфом на похороны виконта Лукаса Свейна. К сожалению, виконт был не слишком осторожен на охоте и погиб, упав с коня. Пусть он и был всего лишь боковой ветвью рода Паткулей, но все равно он часть семьи, и похоронили его в фамильном склепе.

На несколько дней нам пришлось задержаться в замке, и я имела возможность наблюдать за семейной жизнью моей сестры. К сожалению, ни во что хорошее она не вылилась. Граф Иоган выглядел замученным и потухшим. Госпожа Жанна вся растворилась во внуках, и казалось, что семьей руководит Ангела.

То ли раньше я не обращала на это внимание, то ли такой неприятный голос появился у нее с годами, но когда я слышала эти визгливые нотки, у меня непроизвольно поджимались пальцы на ногах. Молодая графиня по-прежнему была недовольна всем на свете. По словам госпожи Жанны, в детскую молодая мать заходила не чаще двух раз в неделю и без конца упрекала мужа, повторяя: «Ты воспользовался моей юностью и загубил всю жизнь! Мне бы на балах блистать в королевском дворце, а я трачу лучшие годы в этом медвежьем углу!».

Такие и подобные стенания раздавались достаточно часто. Даже гости в траурных одеждах, прибывшие на похороны и поминки, графиню не останавливали.

Мы с мужем прожили в замке несколько дней, и у меня было время и на беседы с госпожой Жанной, и на то, чтобы вдоволь натискаться с племянниками, и на посещение рынка. Конечно, повод для встречи был печальный, и существовали протокольные мероприятия, которые посетить было необходимо: бдения у гроба, сами похороны, молебны об упокоении души в храме.

Так называемый “завтрак”, который проводился на десятый день после смерти возле места упокоения – тоже один из местных обрядов.

Когда гости разъехались, мы задержались в замке еще на три дня. Я с удовольствием общалась с госпожой Жанной, а Рольф ездил с бароном осматривать какой-то табун лошадей.

Госпожа графиня немного постарела: неудачная семейная жизнь сына ее расстраивала. Однако она не позволяла себе никаких жалоб на невестку, зато охотно говорила о своих внуках и хвалила вдовствующую баронессу Анну де Мюрей, которая и занималась с детьми большую часть дня.

-- Замечательная женщина! Очень благоразумная, практичная, строгая, но не жестокая. Господь не дал ей своих детей, да и земли после смерти мужа отошли его брату. Но она не пала духом и взялась обучать игре на клавесине и китаре дочерей дворян.