Но в результате я получила все, что хотела: продавать такое будет не стыдно!

Рольф, который с большим интересом относился к моей работе и с удовольствием слушал все новости об удачах, иногда немножечко ворчал:

-- Олюшка, кормить жену и обеспечивать ей крышу над головой – забота мужа. Ты можешь бросить свое занятия и не расстраиваться так, когда что-то не получается.

Однако, видя, как я сержусь при таких разговорах, он быстренько сдавался.

К середине месяца появилась и вторая новость, которой я немного испуганно поделилась с мужем:

-- Ты знаешь, Рольф… мне кажется, я жду ребенка.

Некоторое время муж молча сидел за столом, уставившись на меня. Потом аккуратно уточнил:

-- Ребенка? У нас будет ребенок?

-- Думаю, что будет.

-- А когда?

-- В начале следующего лета. Ну, или ближе к середине.

Еще одна долгая пауза, после которой Рольф очень серьезно сказал:

-- Нужно обустроить детскую. Я выделю тебе денег на то, чтобы у малыша была уютная комната. И нужно найти кормилицу.

О местном институте кормилиц я уже была наслышана. Сама идея казалась мне отвратительной. Выбирали крепкую крестьянку, которая забеременела примерно в одно время с госпожой. И когда госпожа рожала, крестьянка, оставив своего новорожденного ребенка на свекровь или старшую дочь, уходила в господский дом, чтобы выкормить маленького дворянина свои молоком. Как при этом выживал ее собственный ребенок, никого не волновало.

Кормилице платили деньги, поэтому зачастую мнение самой женщины вообще не учитывалось. Муж просто отправлял ее на службу, решив, что эти деньги пригодятся в хозяйстве. Крестьянского же малыша переводили в лучшем случае на коровье или козье молоко, в худшем – нажевывали в тряпочку хлеб и давали сосать ребенку. Разумеется, смертность крестьянских детей в таком случае была очень высока.

Доверительные отношения с Сусанной привели к тому, что из ее рассказов я составила довольно четкое представление о быте и крестьян, и горожан. И далеко не все в этом быту мне нравилось. Многое казалась жутким, отвратительным и ужасным. Поэтому я сразу заявила мужу:

-- Никаких кормилиц! Своего ребенка я буду кормить сама.

Рольф слегка нахмурился и с удивлением спросил:

-- Но почему, Олюшка? Почти все благородные дамы отдают детей кормилице. Так принято. И ты можешь не переживать из-за денег: для ребенка я сделаю все, что только могу.

-- Я и не переживаю из-за денег, Рольф. Просто я считаю, что ребенку полезнее именно материнское молоко. И вовсе не хочу, чтобы какая-нибудь женщина кормила нашего малыша. И что-то я не поняла, дорогой мой… Ты вообще рад, что будет ребенок?

Рольф задумчиво почесал за ухом, взъерошив волосы и, смущенно улыбнувшись, ответил:

-- Я рад, Олюшка. Я очень рад, но…

-- Что “но”?

-- Только не смейся, солнышко мое… Мне тревожно за тебя и ребенка.

-- А если будет не малыш, а малышка?

Рольф небрежно отмахнулся от моих слов, с некоторым даже удивлением сказав:

-- Какая разница? Лишь бы здоровенький…

В моей прошлой жизни такая настороженность от мужчины меня бы, пожалуй, удивила и обидела. А здесь, где все наследство передавалось по мужской линии, эти слова были лучшим, что мог сказать любящий муж.

Благодаря нашей Сусанне я знала о семьях, где жена, родив двух дочерей, навсегда теряла расположение мужа и получала в дом любовницу. Конечно, такие гадости были только в дворянских семьях. Но и в крестьянских женщина, родившая несколько девочек, считалась порченой. Мужья зачастую обращались с ними весьма жестоко.

Вот это равнодушие к полу ребенка говорило об отношении Рольфа ко мне гораздо больше, чем любые восторги по поводу будущего малыша. В этой беседе очень хорошо проглядывал характер моего мужа: человека, понимающего свою ответственность перед семьей и родом и готового с честью эту ответственность нести.

А ведь я видела, что новость о ребенке мужа слегка пугала: у него не было братьев и сестер. Он не представлял, что такое младенец в доме, но очень старался не показывать мне свой подсознательный страх. Я только улыбнулась и вздохнула, постаравшись смягчить его тревожность: все больше я понимала, что Рольф заслуживает не только любви, которая как пришла, так может и уйти. Он заслуживает уважения.

***

Осень неторопливо скатывалась к зиме. В башне уже топили ежедневно и постоянно. Я руководила рабочими, доделывающими ремонт в детской. Пусть Рольф и не слишком уж доволен лишними тратами, но он настоятельно потребовал от меня нанять работников для производства шкатулок, а самой заниматься этим по минимуму – только общее руководство.

-- Радость моя, я знаю, что ты совершенно необыкновенная женщина, и понимаю, что не только ради денег ты взялась за эти свои игрушки. Но я категорически настаиваю, чтобы ты больше отдыхала. Я не буду запрещать работу этой твоей мастерской. Я даже выделю тебе некоторую сумму, чтобы ты наняла мастеров. Но пообещай мне, что горбатиться над своими коробочками ты больше не будешь. Негоже беременной так напрягаться.

Я с любовью посмотрела на своего мужа, понимая, что и ему со мной не слишком-то просто. Он принял меня всю, с всеми моими страхами, потребностями и желаниями. Никогда не пытался вылепить из меня образцовую домохозяйку. Он видел и ценил мои старания, но признавал за мной право на отклонение от местных норм. Он не препятствовал мне быть самой собой и честно и безыскусно любил то, что послала ему судьба.

А еще, чтобы были деньги на все это, он продал своего коня. Того самого, на котором ездил на войну. Этот поступок дался ему тяжело, но он даже не поставил меня в известность! Я бы не допустила такой продажи! Однако, что сделано, то сделано. И деньги пошли на ремонт детской и наём мастеров.

По первому снегу, как только появилась наезженная дорога, Рольф уехал в Партенбург с грузом из ста с лишним шкатулок.

-- Олюшка, я постараюсь найти купца или лавочника, который сам будет приезжать сюда за товаром. Не переживай, я привезу все, что ты заказала.

– Ты не слишком мало охраны взял, Рольф?

Муж прижал меня к себе, ласково погладил еле выступающий живот и подышал в макушку:

-- Какая же ты у меня заботливая и восхитительная…