— места ночёвки партий пленных, которых перегоняли из одних лагерей в другие. За первый день пути они трижды встречали колонны, идущие с востока, и всякий раз уходили подальше от дороги, прятались в канавах, чтобы их не приняли за сбежавших и не расстреляли на месте, не выясняя, кто такие и откуда идут.

Колонны пленных, шагавшие в октябре по полтавским дорогам, оставались огромными, но всё же стали меньше сентябрьских, на глаз — до тысячи человек. Передвигались они быстрее, а охрана действовала всё так же чётко и уверенно. Отлаженность немецкой работы нагоняла на Илью мрачную тоску, отнимавшую силы, а он должен был идти, идти скорее и одолеть наконец это шоссе.

Заночевать надеялись под Хоришками, но не рассчитали силы, и хотя шли так быстро, как могли, к закату добрались только до Песков, большого, обросшего хуторами села на левом берегу реки Псел. К Пескам подходили уже в сумерках, и потому Илья не сразу понял, что за конструкцию, похожую на футбольные ворота, только раза в два выше и в полтора шире, установили на невысоком пригорке, чуть в стороне от перекрёстка двух шоссейных дорог. На перекладине ворот болтались какие-то мешки.

— И тут виселицу поставили, — жестяным голосом сказал неСавченко. — В Кременчуге такая же, побольше даже, стоит с первой недели оккупации. По трое вешают, и ни дня, скажу вам, не пустует.

Виселица была отлично видна с обеих дорог. На таких местах прежде вкапывали дорожные кресты, и они стояли веками. Большевики порушили кресты и установили наглядную агитацию, послания власти народу: «Привет участникам колхозного движения!» У оккупационных властей имелось свое послание украинцам. Оно казалось предельно понятным и не требовало слов. Ветер раскачивал тела повешенных. От размеренного их движения деревянная конструкция едва слышно поскрипывала.

Пленные были людьми военными, привыкшими к зрелищу смерти. Они видели её в окопах и под обстрелами. В лагере немцы могли не считать их людьми, но признавали в них военнопленных, и смерть, неизменно маячившая где-то рядом, была смертью от пули. Для остальных же они не всегда находили даже пулю.

— Новая хозяйка пришла, — заметил один из приятелей Замотанного.

— Долго не простоит, — просипел Замотанный и сплюнул. — Хило сделана. Развалится.

Илья подумал, что произнёс он эти слова, только чтобы как-то развеять жуть, исходившую от этого места. Вблизи виселица ещё сильнее напоминала ему ворота, через которые из каких-то давно прожитых и забытых времён беспрепятственно проникало и расползалось по Украине зло.

Сырое серое небо стремительно заполняла чернота наступающей ночи. Идти в село, искать ночлег было уже поздно. За селом по левой стороне шоссе тянулось убранное поле, окаймлённое чёрной полосой леса. Вдали, у самого леса, пленные разглядели четыре скирды соломы и, едва передвигая ноги по вязкому чернозёму, поплелись к ним.

Ночной воздух над полями наливался холодом. Недолгое потепление заканчивалось, Украину накрывала ранняя зима.

5.

Илью разбудили мыши-полёвки. Ночью, пока он спал, пара грызунов забралась в рукав шинели и уснула, пригревшись, а перед рассветом подняла возню. В скирде их обитало множество. Мыши шуршали соломой, отыскивая зёрна ржи, пищали, не то переругиваясь, не то радуясь, что появилось большое тёплое существо, рядом с которым можно согреться. Здесь пахло мышиным помётом, пылью, размокшим зерном, летней жизнью полевой мелюзги, которой пора уже уходить в норы, под землю, поближе к кормовым запасам. И словно специально напоминая об этом, сквозь слои соломы с холодом к Илье проникал запах ночного морозного воздуха.

Отряхиваясь, выскребая из-под воротника гимнастерки соломенную труху и остюки, Илья спрыгнул на землю. В бледных лучах осеннего рассвета небо над полем светилось чистое, жемчужно-голубое. Давно облетевший лиственный лес темнел предутренней мглой, но сквозь кроны старых дубов, возвышавшихся над гущей подлеска, окрашивая их стволы в изжелта-розовые цвета, уже пробивался солнечный свет. Земля, пропитанная влагой, за ночь застыла и окаменела. Илья и сам замёрз так, что в первые минуты не чувствовал в затёкших мышцах ничего, кроме густого, вязкого холода. Но вокруг пробуждался прекрасный мир, и солнце за лесом поднималось всё выше, обещая скорое возвращение хоть малого тепла. Начиналось его первое утро на свободе.

Пока остальные спали, Илья решил поискать на земле, под скирдой, осыпавшееся зерно — чем-то же питаются здесь мыши. Накануне пленные сумели добыть только два десятка клубней кормовой свёклы на всех. Голод ворочался в нём, злой и требовательный. Убедить себя можно во всем: боль в руке пройдёт, надо потерпеть; холод отступит и потеплеет, надо потерпеть. Только голод не убедить, он глух к уговорам и готов сожрать любого, если не получит своё. Окоченевшими пальцами здоровой левой руки Илья выбирал из осыпавшейся соломы уже подгнившие полупустые колосья ржи, вышелушивал и ссыпал разбухшие от сырости зёрна в ладонь правой. Его голод вёл ревнивый счёт каждому зерну и не желал ждать, пока наполнится пригоршня. Но ни голод, ни усилившаяся холодной ночью боль в руке и раненой спине не затеняли ощущение счастья, наполнявшее Илью в это первое свободное утро.

Полчаса спустя, когда бывшие пленные собрались на краю поля, чтобы отправиться дальше, оказалось, что в их команде не хватает двоих. Ночью ушёл неприметный парень, не сказавший за весь прошедший день ни слова, и Никитенко, назначенный Борковским старшим.

Это исчезновение показалось Илье удивительным и непонятным. Он ещё не решил, станет ли заходить в Полтаву или, обогнув город, не задерживаясь, пойдёт на восток. В Полтаве наверняка остались люди, хорошо помнившие и его настоящее имя и его самого. Далеко не всем из них он мог доверять. Но Никитенко-то возвращался домой, в этом никто не сомневался. К тому же Борковский знал его брата. Может быть, он никуда не уходил, просто спит ещё, бывает ведь, что люди крепко спят. Илья предложил подождать хотя бы полчаса, но тут же взвился Замотанный.

— Зачем ждать? Вот зачем? Хлопец пошёл своей дорогой, он лучше знает, куда ему надо. А то, что бургомистр его кем-то назначил, так то — вилами по воде и кнутом по небу. Какой бургомистр, такой и старший команды.

— Я видел, как уходил Никитенко, — неожиданно поддержал Замотанного неСавченко. — Он не ночевал с нами; немного полежал для виду, потом ушёл один. А про второго вашего не знаю. Может, и сейчас ещё где-то спит.

— Да никто не спит, — чуть не подпрыгнул от нетерпения Замотанный. — Он тоже драпанул и нас не спросил. Как спать на этом морозе, как вообще вы спали?! Даже сидеть холодно! Я вот этого сидения на клумаках не понимаю, а у нас и клумаков нет — встали и