Все так, но если не здесь, то где еще он мог бы оказаться?… Кстати говоря, он и не знал, чем обернется его нынешняя служба. Согласно бумагам, его просто наняли старшим помощником на корабль, ничем не отличавшийся от других. «Канун весны» был симпатичным суденышком, несколько капризным при сильных ветрах из-за малой осадки, но зато чудесно подходившим для посещения городков, расположенных в мелководных проливах и бухтах. Собственно, по документам «Канун» и числился легким грузовым судном, перевозившим и перепродававшим товары без определенного маршрута: что под руку подвернется, то и возьмет…

Реальность, однако, была весьма далека от чиновничьих записей. Брэшен являлся у капитана Финни скорее не первым помощником, а первым подручным, исполняя ту службу, которая была Финни нужнее в данный момент. Из старпома он становился то телохранителем, то переводчиком, а то и вовсе грузчиком. Что же касается самого Финни… Брэшен по сию пору не мог составить о нем однозначного суждения. Не было ясно даже, решился Финни полностью ему доверять – или до сих пор испытывал его надежность. Капитану, в частности, была присуща этакая обезоруживающая откровенность, а на самом деле – хитрая уловка, призванная дурачить поистине жутких типов, с которыми ему доводилось иметь дело. Финни не продержался бы так долго в прибрежной торговле да и просто не дожил бы до своих лет, будь он на самом деле таким доверчивым и открытым, каким любил себя показать. Он был способным мореплавателем, а что касается обаяния и способности очаровывать собеседника, то тут равных ему найти было непросто. И тем не менее Брэшен крепко подозревал: зайди речь о жизни или о серьезном денежном уроне, этот человек пойдет на все, что угодно. У него, кстати, имелся давний шрам от ножа, тянувшийся через все брюхо и, казалось бы, плохо соответствовавший миролюбивому благодушию капитана… Насквозь наигранному благодушию. А Брэшен, впервые заметив шрам, вскоре поймал себя на том, что следит за собственным капитаном столь же пристально, как и за разными темными личностями, приходившими на корабль торговаться.

И вот теперь он наблюдал, как Финни, небрежно подавшись вперед, быстро ткнул толстым пальцем последовательно в двенадцать разных украшений:

– Вот эти я попрошу тебя включить в нашу сделку, а остальные можно убрать. На что мне побрякушки, которые и так на каждом углу можно купить!

Капитан продолжал легкомысленно улыбаться, но стремительный палец безошибочно отметил лучшие драгоценности в собрании Фалдена. Брэшен про себя согласился с выбором Финни.

Фалден в ответ так и засиял, но что-то подсказало Брэшену: перекупщику сделалось слегка не по себе. Старпом сохранял маску полного безразличия. Сколько раз он уже видел, как Финни исполняет этот трюк. Поначалу он кажется ну просто беленьким и пушистым, ни дать ни взять отъевшийся мурлычущий кот, и у очередного перекупщика возникает иллюзия – вот сейчас он запросто обведет толстяка вокруг пальца. Но вот дело доходит до настоящего торга… И этому Фалдену еще здорово повезет, если капитан не оставит его вообще без штанов.

Сам Брэшен не был сторонником такого подхода. Когда он работал у Ефрона Вестрита, тот не раз говорил ему: «Никогда не обгладывай косточку дочиста, оставь и другому полакомиться. А то очень скоро никто с тобой и торговать не захочет…»

Все так, но капитан Вестрит не вел дел с пиратами. И с теми, кто сбывал для них награбленное. Здесь шла совсем другая игра. И правила в ней были совершенно иные…

С тех пор как они покинули Свечной, «Канун весны» совершил очень неспешное плавание вдоль Проклятых Берегов. Юркое суденышко осторожно, буквально ощупью поднималось вверх по течению ленивых рек и бросало якорь в лагунах, не отмеченных ни на одной карте из числа когда-либо виденных Брэшеном. Та часть побережья, которая представляла собой так называемые Пиратские острова, к тому же еще постоянно меняла свои очертания. Кое-кто говорил, это оттого, что бесчисленное множество рек и речушек, вытекавших во Внутренний Проход по сторонам и между островками, в действительности являли собой рукава одной гигантской реки, и река эта без конца изменяла свои бессчетные русла. Брэшен не видел особой разницы, считать ли протоки отдельными реками или одной. Главное, потоки теплой воды, не допускавшие к островам холод, тем не менее безбожно воняли и покрывали густой липкой грязью корабельные днища. А уж как размокали и ослабевали от этой сырости снасти, какие туманы царствовали здесь вне зависимости от времени года – словами попросту не передать!

Понятно, что другие суда здесь по своей охоте не задерживались подолгу. Что за радость торчать точно в парной бане, притом что еще и запасы пресной воды – если ту жижу, которую здесь удавалось раздобыть, можно было назвать пресной водой – вконец протухали менее чем за сутки?… Если «Канун» становился на якорь в непосредственной близости от берега, команде житья не было от полчищ кровожадных насекомых, немедленно приступавших к пирушке. А еще на волнах плясали необъяснимые огоньки и любой звук порождал очень странное, обманчивое эхо. Острова и проливы появлялись и исчезали по воле прихотливого случая. Ручьи и речки трудолюбиво намывали грязь и песок, образуя новую сушу, – и только для того, чтобы ночной шторм не оставил и следа от созданного ими за месяц…

С тех времен, когда Брэшен не по своей воле плавал здесь вместе с пиратами, у него сохранились об этих местах довольно смутные воспоминания. Он был тогда юнгой, что на пиратском корабле означало положение чуть получше рабского. В команде «Надежды» тощему проворному юнцу дали прозвище: Ласка. И ему некогда было любоваться пейзажами – он носился во всю прыть по снастям, зная, что любое промедление чревато нещадным битьем. Деревеньки по берегам запомнились ему как скопища догнивающих развалюх. И жил в них окончательно отчаявшийся народ, которому просто некуда было больше податься. Отнюдь не чета самоуверенным пиратам, изгои, только и пробавлявшиеся какой ни весть торговлей, заведенной в этих местах настоящими морскими разбойниками…

Воспоминания были не из приятных… Являясь на ум, они заставляли Брэшена морщиться, как от зубной боли. И что же? Круг замкнулся – он снова был здесь. И с возрастающим удивлением обнаруживал, что разнесчастные деревушки с их беззаконными обитателями успели превратиться в настоящие городки! Помнится, в бытность свою старпомом на «Проказнице» Брэшен с изрядной долей недоверия слушал россказни о постоянных поселениях пиратов, якобы выстроенных на сваях где-то в болотистых дебрях речных верховий. Зато теперь, плавая на «Кануне весны», Брэшен постепенно составил совсем иную, чем прежде, мысленную карту неверных островков и оживленных селений, лепившихся к их переменчивым берегам. Одни по-прежнему были захудалыми местечками, где у пристани едва-едва хватило бы места одновременно двум кораблям. Но в других на стенах домиков даже появилась краска, а кое-где на грязных улочках можно было обнаружить и магазинчики. Охота на работорговцев, открытая последнее время пиратами, значительно увеличила население, и кого только здесь теперь нельзя было встретить! Образованные невольники и искусные мастеровые, удравшие от хозяев-джамелийцев, тесно соседствовали с преступниками, избежавшими сатрапского правосудия. Кое-кто попал сюда вместе с семьями, а иные обзавелись ими уже здесь. Дети и женщины на сегодняшний день составляли небольшую часть населения. И чувствовалось с первого взгляда, бывшие рабы изо всех сил старались воссоздать ту прежнюю жизнь, которая чьей-то злой волей была у них отнята. Так в совершенно диких поселениях возникали первые, отчаянно-смелые ростки кое-какой цивилизованности…