Убедившись, что королева уснула и никакие кошмары не стараются проникнуть в ее сон, Герант и Нау вышли из королевских покоев. К ним тут же подбежал дожидавшийся за дверью паж по имени Камил и, учтиво поклонившись, задал вопрос:

– Не скажут ли славные Служители, как себя чувствует моя королева?

– Ты скажи лучше, что тебе надо, – ответил Нау, который знал, что юный паж никогда не начинает разговора именно с того вопроса, ради которого разговор этот затевает. Тем более что о здоровье Элис он уже справлялся неоднократно.

– Распорядитель церемоний просил передать вам программу торжества по случаю победы, которое состоится через три дня и продолжится до окончания месяца Студня и завершено пиром по поводу начала 707-го года Великого Похода…

– Хватит, хватит, – остановил его Герант, чуть ли не вырывая из его руки берестяной свиток. – Сами прочитаем, может быть.

Юноша, поклонившись еще раз, бесшумно удалился, а Герант развернул свиток и, глянув на первую строку, замер в изумлении.

– «Начало празднества будет ознаменовано сожжением ведьмы-предательницы вместе с идолом, коему означенная ведьма в невежестве своем поклонялась…» – вслух прочитал он, и Нау даже заглянул через его плечо в свиток, сам прочел надпись и негромко сказал:

– Вот Нечистый-то возрадуется…

– А где они ее держат?

– Там же, где идол стоит. В каменоломне.

– А может, и нельзя по-другому.

– Тут всё можно по любому, если королева скажет.

– Пойдем туда. Расспросим… В заблуждении она или во Тьме…

– Она-то в заблуждении, только Нечистому всё равно, ради чего ему служат…

Они направились искать вход в каменоломню. Нау хоть и был там однажды, но запомнить все пути в хитрых лабиринтах замка было невозможно. Но когда они вошли в каменоломню, стало проще – у каждого поворота, ведущего туда, где когда-то было капище кадаров, стояло по два стражника. Видимо, в замке до сих пор опасались, что сквозь идола в подземелье может проникнуть какое-либо Зло, хотя Нау не убрал тех оберегов, которые уничтожили Кардога, одержимого Нечистым. Это место стало для нечисти не менее гиблым, чем даже Храм в Холм-Готе. Чем ближе они подходили к узилищу жрицы Органы, тем больше становилось стражников. Большей частью это были юнцы не старше пятнадцати лет, но у самого входа в капище стояло четверо воинов из дружины Веллета. Когда Служители приблизились, стражники загородили им дорогу, и тот, который был старше остальных, сказал, что только три человека могут дать разрешение пропустить кого-либо к этой узнице – королева, Хранитель Ворот и начальник стражи замка. Королеву будить никто не собирался, а прочих двоих в замке уже второй день не было. Служители собрались было развернуться и уйти, решив, что это дело может потерпеть до утра, но начальник караула окликнул их и сказал:

– Служитель Нау, там, у ворот, вы спасли мне жизнь… И еще я думаю, что этот приказ к вам не относится, ведь именно вы раскрыли заговор кадаров… Если вы ненадолго, то проходите.

– А если надолго? – поинтересовался Нау.

– Всё равно проходите, – на секунду призадумавшись, ответил-таки стражник, а когда Служители вошли, добавил: – Только не скажет она ничего… Как этого идола ожившего прибили, с тех пор она и молчит…

Жрица была заперта в серебряной клетке, на решетчатой дверце висел огромный замок, который Веллет заказал мастеру Клёну, как только узнал, что среди пришельцев есть кузнец. По стенам и на полу были разбросаны нашлепки жидкой кашицы и небольшие куски мяса – узнице регулярно, дважды в день, приносили пищу, и она столько же раз вышвыривала ее из клетки. Не отказывалась она только от небольшого жбанчика кислого вина, который ей давали, опасаясь, что ведьма может не дожить до казни. Жрица растянулась прямо на полу рядом с дощатой лежанкой. Сейчас она уже мало была на себя похожа, скорее, она напоминала свой собственный труп. Лицо ее исхудало и было странного иссиня-бледного цвета, скулы выступили наружу, а глаза бессмысленно таращились на потолок.

Она явно не спала и была в сознании, но на вошедших не обратила никакого внимания, как, впрочем, уже давно не обращала внимания ни на что. Злобные прислужники Безымянного разрушили надежды на лучший мир, не дав ей принести свое тело в жертву Великому Каде и получить взамен вечное блаженство или хотя бы покой для души. Теперь она умрет от рук этих несчастных, не ведающих, что творят, и ее не ждет ничего, кроме вечного мрака небытия, как и ее убийц, добровольно отказавшихся от благ лучшего мира. Всё, что могла, она сделала для этих людей, она честно пыталась спасти их души, открыв ворота тысячеликому Каде… Хотя надо было раньше убеждать людей – воинов, землепашцев, рыбаков, охотников, погонщиков оленей – меньше слушать лживых разжиревших прислужников Безымянного, говоривших, что Творец попускает нашествия мертвого воинства в наказание за неправедность жизни земной и небрежение к Служителям. Не надо было прятать священные изваяния в подземелье, а ставить их прямо у ворот замка и открыто, не таясь, им поклоняться. Открытому слову верят больше, чем тайному. Только бы там, на воле, остался хоть кто-нибудь из познавших Каду, который не может прийти не позванным, поскольку оставляет смертным право выбора. Жрица Органа лежала неподвижно и безмолвно, не обращая внимания на входящих и выходящих стражников, на клетку, которая не позволяла ей дотянуться до священного изваяния, чтобы скинуть с него покрывало. Она ждала, что ей явится хотя бы Голос, который успокоит ее и наставит на путь, а еще объяснит, как в дебрях Посмертья отыскать путь в мир Кады, где нет ни боли, ни страдания, ни смерти, ни тоски… И еще она старалась порой разглядеть в складках покрывала очертания священного изваяния Кады, скрытого от ее жаждущего взора злобными невежественными людьми, не познавшими света истины…

Служители долго стояли в нерешительности, не зная, что бы такого сделать, чтобы заставить жрицу хотя бы заметить их или отвлечь от тех мыслей и грез, в которые она была погружена. По всему было видно, что Органа чего-то ждет то ли от смерти, то ли от остатка жизни…

Герант обошел клетку, но ее полураскрытые веки даже не дрогнули, и тогда он протянул руку к накидке и сорвал ее с идола. Узница, боковым зрением уловив его движение, вздрогнула и приподнялась на локте, а потом села на настил, прислонив спину к серебряным прутьям. Теперь она, не мигая, в упор смотрела на идола, а серебряные прутья решетки, судя по всему, не вызывали у нее ни боли, ни даже беспокойства. Оба служителя уловили, что она не противопоставляла Силе освященного серебра никакого черного ведовства, а это означало, что никакие темные духи не гнездились в ее изможденном теле и никакие силы, рожденные Тьмой, не были ей подвластны. Жрица по-прежнему не замечала Служителей или делала вид, что не замечает, – в ее глазах отражался только идол.

Герант и Нау встали у нее за спиной и замерли. Если Органа их и заметила, то она наверняка уже о них забыла. Осталось дождаться, когда она войдет в мир тех видений и голосов, которые долгие годы питали ее веру, в глубины той иллюзии, которая казалась ей реальностью. Жрица искренне верила в древнее учение Кады, и вера ее была так глубока и сильна лишь потому, что кто-то извне, из-за пределов Сотворенного мира, старательно ее поддерживал. И теперь Служители готовились последовать за ней туда, в глубины ее сознания, чтобы в нужный момент стереть пелену иллюзий. Это умение приходило вместе с Откровением, и оно требовало реального странствия духа в иных сферах, реальных или иллюзорных. Именно так однажды Герант спас лорда Бранборга, гоняясь за его душой, затянутой в астральную воронку, оторванной от тела…