Между тем, на моих глазах, Грюстор ударил вражеского колдуна самоубийственным ударом: вложил в атаку всё, что мог, наплевав на защиту. Это сыграло свою роль: чернокожий волшебник потерял одну руку, гортанно закричав. Но его ответная атака превратила Грюстора в кусок сгоревшего мяса. Молния не оставила ему даже шанса.

Осознав, что момент идеален, атаковал «каплями», обрушивая их с высоты. Оттуда, куда мало кто смотрит. Тело ненавистного чёрного ублюдка обзавелось десятком сквозных дыр, а сам волшебник завалился в песок, который жадно начал поглощать его кровь.

Несколько лафтетаров выстрелили в меня, но никто не попал. В ответ же я начал бить их с воздуха, атакуя теми же «каплями». Энергии на них уходило мало, но даже так, с учётом поддержки формы и ранее полученных травм, ощущал себя отвратительно. Ужасно.

Не думать, — крутил я мысли в голове. — Не думать. Потом. Всё потом…

Невидимый узел в груди полыхал, трясся, требовал внимания, но я упорно отводил взгляд, рассматривая поле боя. Вон они… побежали. Побежали!

Спикировав вниз, закрутил возле клюва сразу десяток «капель», стреляя ими в спины врага. Одна, вторая, третья…

Я летел за ними, убивая ещё и ещё, ещё и ещё… Спустя время, которое я не мог подсчитать, я убил всех.

Обессиленно упав на песок, развеял форму ворона и обернулся человеком. Обернулся, чтобы ощутить, как болью взорвались руки, а потом, с мазохистским удовольствием позволил развязаться «узлу» в груди.

— Аха-ха-ха! — раздался мой громкий смех. — Она умерла! Люмия умерла!

Я смеялся, пока не начал давиться слюной в сорванном горле. Компанию мне составляли смуглокожие лафтетары, которые удивлённо и испуганно таращились неподвижными, навсегда застывшими глазами.

Не знаю, сколько это длилось. Не знаю, сколько я лежал, орал, выл и смеялся. Не знаю, кто первый нашёл меня, не знаю как, но на определённом этапе просто потерял сознание.

Это было словно экстренное отключение неправильно начавшего работать двигателя того же парохода или поезда. Тьма, поглотившая всё. И там я снова видел его: огромный, поражающий воображение портал, через который я заметил своё тело. Оно казалось таким незначительным на общем фоне множества убитых людей и верблюдов, лежащих вокруг. Кровь смешивалась с водой, которой я их всех убил, и моментально впитывалась в песок. А я лежал. Там. Но вместе с тем я стоял тут! Как это возможно⁈

Мотнув головой, невольно заметил, что портал не висит в воздухе, не находится в некоем невозможном «нигде», а располагается на земле: поляна, покрытая пышной зеленью, какие-то цветы, и…

Случайный взмах рукой, невольное прикосновение к незримой точке и…

Я очнулся.

— Ш-ш-ш… — очнулся и сразу зашипел, попытавшись подняться. Руки! Как больно руки!

Они были затянуты какой-то парусиной или… нет, это ткань, наподобие той, из которой изготавливались палатки и шатры. Но почему?..

Память вернулась, как пропущенный по лицу удар, отчего я тут же упал обратно. Горький смешок вырвался из груди. Какой же странный сон мне снился! Ах, как было бы приятно остаться где-то там… вдали от всего того дерьма, которое ждёт меня здесь!

— Офнулфя? — шепеляво спросил кто-то поблизости.

А где я вообще? — прикинул я. — Может, меня забрали лафтетары? Нет, тогда бы я был связан и с антимагическим амулетом, который примотали бы к телу. Как в той тюрьме…

Взгляд сквозь полумрак позволил рассмотреть потолок широкой, но достаточно стандартной караванной повозки. Ага… значит, видимо, свои. Или лафтетары захватили чужое имущество? Ха-ха, точно, а ещё никто не стал меня связывать! Бред ведь…

Значит, у своих… Но повозка без артефактных светильников, к тому же, недотягивает до красоты и обставленности «кареты» Силса или моих доработок у Мариуса. Значит, что-то чужое. Незнакомое…

Набравшись сил (руки, конечно, болели сильнее всего, но и без них тело давало знать, что находится не в лучшем состоянии), повернул голову.

— Ты? — удивился я, наблюдая за одноруким Ресмоном, чья культя была плотно затянута самыми разными на вид и цвет жгутами и тряпками. Всё в крови и грязи, но… вроде бы не течёт. Во всяком случае, не капает.

— Не офидал? — вновь прошепелявил он. Вместо передних зубов лишь окровавленные дыры. Рот разворочен, но цел. Щёки не порваны, только губы разбиты и часть зубов выбита.

Вот почему я его не узнал, — осознал я. — Слишком уж сильно сменилось его произношение. Шепелявость открыла какие-то совсем иные оттенки речи, более… писклявые? Или глухие? Непонятно. Другие.

— Я не думал об этом вообще, — хотел было приложить руки к голове, но поздно сообразил, в каком они состоянии, отчего лишь снова зашипел. Ожоги! Грёбаные ожоги! — Каратон мёртв? — спросил я его. — Или занят другими людьми, более критическими?

Хотя кто может быть более приоритетным, чем маги⁈ — поразила меня болезненная мысль. — Мы должны быть в полной боевой готовности, вдруг новое нападение? К тому же, втроём мы сумеем всяко быстрее лечить, так что…

«Втроём», — зацепился я за это слово. — А кто эти трое? Каратон, я и… Люмия.

— Да, — осторожно, будто не желая ещё сильнее бередить голову, ответил Ресмон. — И Люмия тофе.

— Заткнись! — рявкнул на него. — Ты не знаешь, о чём говоришь!

— Аф не фнаю? — злобно прищурился он. — Клятый пфедатель! Иф-фа тебя меня били флыфтом!

— Мало били! — попытался приподняться я. — Надо было больше!

Руки едва ли не разрывались от боли, но с помощью ног у меня с трудом получилось подняться, однако, в этот момент на меня набросился этот урод.

— Как дафно я фотел это фделать! — заорал он, а потом ударил своей левой — единственной, — рукой.

Голова дёрнулась, меня ощутимо повело, но ярость и адреналин помогли. Проигнорировав удар, я со всей силы пнул его коленом по культе. Ресмон взвыл так, что слёзы потекли по его лицу, но я уже с силой врезал лбом ему по носу, в ответ получая удар по уху, заставивший упасть и откатиться в сторону стенки.

Зрение на мгновение пропало, а когда вернулось, то всё расплывалось перед глазами. Зато здоровяк скукожился предо мной и баюкал отрубленную конечность. Кажется, обе стороны потерпели поражение.

Я лежал, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Лежал, пока не уснул.

Новое пробуждение прошло ещё хуже. В дополнение к рукам, болела голова. Ухо распухло до нереального состояния. Горло пересохло так, что с трудом удавалось дышать. Казалось,