– Когда ты уезжаешь? – спрашивает Пьер.

– Завтра. Ночью уходим из Марселя. Мы расстаемся, надо выпить по стакану. Гарсон! Шабли, пожалуйста.

– Бокал?

– Бутылку! Почему мне так не везет? Если бы я прошел конкурс, я бы тоже учился в Эколь Нормаль, а через год бы тоже поехал в Россию… Какого черта я должен идти на войну, которую я ненавижу всей душой? Все равно это их земля, надо оставить их в покое и уйти…

– Я так не думаю, – говорит Пьер.

Николь возмущена:

– Ты не согласен с линией партии?

Официант приносит бутылку, откупоривает, наливает на дно бокала. Жан-Мари нюхает вино:

– Пахнет пробкой…

Официант принюхивается к бутылке:

– Извините, месье, мне кажется, запах шабли…

– А я вас уверяю, что пахнет пробкой! Пожалуйста, принесите нам хорошего вина…

– Что за буржуазные замашки! – иронизирует Николь. – Ты насмехался над господином Жиру, а сам?

– Почему я должен пить плохое вино? Да еще за эту цену!

Официант приводит метрдотеля.

– Месье?

– Мы хотим выпить хорошего вина. К сожалению, эта бутылка отдает пробкой.

– Поверьте, это аромат шабли…

– У вас есть шабли пятьдесят четвертого года?

– Разумеется, месье. Но оно в полтора раза дороже…

– Не имеет значения. Я угощаю… Зачем мне деньги в Алжире?

Дождавшись, чтобы метрдотель отошел, Николь дергает Пьера за локоть:

– Так ты считаешь, что Алжир должен оставаться французским?

– Да. Я бы голосовал за генерала де Голля.

– Нет, он совсем рехнулся! Я просто плюну и уйду!

– А пять поколений французов, которые поливали землю Алжира своим потом и слезами? Их кости гниют в этой земле. И вот так запросто взять и вышвырнуть их? Тебе это кажется справедливым?

– Пьерро, ты не замечаешь, как съезжаешь все дальше вправо. Все-таки сказывается, что вы оба из буржуазной среды…

– Это ты мне говоришь? Я работаю с одиннадцати лет. Рабочий класс – это я. Я работал полтора года на заправке и четыре года в мастерской автосервиса…

– Как я ему завидую! – Жан-Мари оживляется. – Я встретил Жюля, он только вернулся из Москвы, с фестиваля молодежи. Там было две тыщи французов – и никакого железного занавеса! Жюль в восторге от русских девок…

– Это все, что он увидел в стране социализма! Жюль всегда был мелким буржуа в душе…

Метр приносит бутылку, демонстрирует ее Жан-Мари, откупоривает, наливает на донышко. Жан-Мари обнюхивает, пробует.

– Отлично! Вот это настоящее шабли…

Он разливает вино.

– Хватит, Николь. Даже Маркс учит, что пролетарий должен уметь расслабиться…

– Никогда Маркс подобных глупостей не писал.

– Ну, может, Энгельс… В кого ты такая строгая?

Она смеется:

– Мама говорит, что я никогда не выйду замуж. Она хотела сделать из меня девушку хорошего общества. Но я выбрала народ.

– Ну, чин-чин! – Он поднимает стакан: – Fare thee well! And if for ever, still for ever, fare thee well…[2]А небольшой поцелуй?

– На Пигаль… – презрительно советует Николь. – Масса вариантов…

– Отказать солдату! Да меня, может, завтра убьют… Последний поцелуй!

– Ну, так и быть…

Она подставляет лицо. Жан-Мари целует ее в губы. Поцелуй затягивается. Она мычит, вырывается, он ее не выпускает. Пьер смеется.

В салоне самолета ТУ-104 объявляют по радиосвязи о начале посадки. Пьер пристегивается, приникает к иллюминатору. Самолет выныривает из облаков, ложится на крыло. Там, внизу, открывается Москва.

Наконец шасси касаются земли, самолет бежит по дорожке.

Пассажиры спускаются по трапу и садятся в автобус.

Пьер переминается в очереди к окошку паспортного контроля. Пожилой, похожий на немца, красномордый господин ныряет в зал. Пьер подходит к окошку, кладет паспорт:

– Здравствуйте…

Из окошка на него подозрительно смотрит широколицый узкоглазый казах в форме пограничных войск. Он то поднимает взгляд на Пьера, то опускает на фотографию в паспорте. Листает паспорт и хмуро спрашивает:

– Какая цель вашего приезда?

– Стажировка в Московском университете…

– Где?

– В Московском Государственном университете имени Ломоносова…

Нагруженный чемоданом и сумкой, Пьер выходит в зал прилета.

Шишмарева, полная блондинка лет сорока с шестимесячной завивкой на голове, сердито отчитывает молодого шофера. В руках у нее табличка с надписью Pierre Durand. Пьер подходит к ней, здоровается. Лицо ее преображается, его освещает широкая сияющая улыбка.

– Добро пожаловать в столицу нашей Родины Москву!..

Она говорит так громко, что люди останавливаются и с любопытством разглядывают Пьера. Он не знает, куда деваться.

Видавший виды “москвич” мчится по шоссе. Пьер вертит головой по сторонам. Мимо мелькают деревянные избы и заборы. Шишмарева сидит рядом с шофером, повернувшись к Пьеру, и не переставая говорит:

– Гостиница очень комфортабельная, а через пять-шесть дней закончится ремонт, и мы вас переведем в общежитие на Ленинские горы. Не теряйте время, в Москве есть что посмотреть – театры, музеи. Изумительная прогулка по каналу имени Москвы с Речного вокзала! Вы знаете, что Москва – порт пяти морей?

– Откуда же пять? – удивляется Пьер. – Я карту, в общем, знаю, я в детстве марки собирал…

– Дело в том, что канал, построенный в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, не только привел в столицу волжскую воду, но и открыл путь в моря – Белое, Балтийское, Черное и Каспийское…

– Получается четыре…

– Белое, Балтийское, Черное, Каспийское… Какое ж пятое?

– Азовское вроде… – меланхолически роняет шофер.

– Тьфу ты, Азовское забыла! Попутал нечистый… Очень советую также съездить на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку…

В гостинице “Националь” Пьер захлопывает за собой дверь номера, ставит чемодан и сумку, подходит к окну. За окном – Кремль, Александровский сад, угол Красной площади.

Вот Пьер гуляет по Красной площади. У Лобного места его внимание привлекает молчаливая группа узбеков в халатах и тюбетейках. К Мавзолею тянется длинная очередь. Над входом надпись: “Ленин Сталин”. Начинается смена караула. Пьер проталкивается поближе.