Одна из убитых была в беретике и армейской куртке, под которой виднелся кружевной лифчик. На другой – она лежала сверху – ничего, кроме короткой комбинашки и домашних тапочек на ногах, не было. Она держала в руках самозарядную винтовку М59/66, югославскую версию русского карабина Симонова. Ее обойма вмещала десять патронов.

Бледная и неподвижная стояла Йованка между поставленной на попа могилой на двоих и завалом.

– Тут был бой, – тихо сказал Мило, тронув пальцем щербину от пули на стене. Рядом с нишей следов было множество. – Короткий, но жестокий бой, – продолжил сержант Недич. Он взял в руки винтовку и, отсоединив обойму, заглянул в нее. – Она не успела даже расстрелять все патроны. Был взрыв, сильный взрыв.

Йованка показала на ботинок, видневшийся среди камней завала:

– Тут еще один… Или одна…

Я поднял факел. Коптящее пламя осветило тяжелый серый свод. Трещин на нем не было.

– Ты думаешь, все это рухнуло само по себе? – спросил я Мило.

Ответа не последовало. Задумавшийся серб смотрел назад. Я оглянулся и увидел дыру в стене. Рядом стояли ящики, из-за них мы не заметили ниши. Мило поднял с пола большую щепку с остатками смоляного покрытия.

– Это от столба. Он подпирал потолок. Взрыв был сильный, очень сильный: обрушился свод, завалило большой тоннель. Ручная граната на такое не способна.

Горящие смоляные капли с шипением падали мне под ноги. Я подошел к Недичу:

– Похоже, я уже видел этот завал, только с другой стороны. Там большая пещера, и в ней техника для бурения…

– Техника? – Полицейского явно заинтересовало сообщение. – Ты хочешь сказать…

Я неуверенно пожал плечами:

– Но до пещеры далеко, несколько десятков метров. Может, это два разных завала, а между ними…

– А между ними то, до чего хочет добраться Султан, – предположил полицейский. Он взял у меня из рук факел и склонился над дырой, которую даже Йованка умудрилась не заметить.

За лазом открылся еще один подземный зал, на удивление большой. Места в нем хватило бы на стрелковую роту. Зал был спальным помещением, но больше напоминал ночлежку или подземную тюрьму, лежанки были сколочены из досок, тюфяки набиты сеном. В помещении была одна-единственная кровать, да и та сломанная. Кто-то вырвал витые столбики, поддерживавшие балдахин. Они валялись на полу у самого лаза. Загораживая вход в зал, лежали два мужских скелета. Черепная коробка у одного была вдребезги разбита. Изящно обточенные столбики скорее всего использовались в качестве дубин. Оба убитых были в военной форме, но без погон И знаков различия.

– Били от души, – заметил я. – Так могут бить только женщины.

Мило кивнул:

– И уже лежачего. В драке особо не размахнешься.

Я попытался представить: босниец, как и мы, подошел к дыре в стене. Заглянул в нее, полез, чем-то крайне заинтригованный. Ну, скажем, выстрелами, криками или видом лежащего у входа сослуживца. На коленях он вполз в помещение. Тут его ахнули по затылку, а потом уже и добили витыми балясинами шикарного ложа.

Справа вдоль стены тянулся ряд совсем никудышных сенников. Было их много, и лежали они вплотную друг к другу. Над ними натянута толстая веревка, от нее к каждой лежанке – веревка потоньше, с петлей на конце. Петли надевали на шеи обитательниц карцера под сырой стеной, деревянные колодки на руки и на ноги. По колодкам и петлям можно подсчитать приблизительное количество особо непослушных пленниц. Вместе с рыжеволосой, которую мы нашли у сифона, было их одиннадцать. Шестерым или семерым удалось избавиться от пут.

Мило обошел зал и зажег факелы на стенах. Теперь можно было присмотреться поподробней.

– Веревки перепилены. – Совершенно спокойная с виду, Йованка подняла с пола конец удавки. – Скорее всего пилочкой для ногтей.

– Какие еще пилочки в тюрь… – начал было я, но Йованка не дала мне договорить:

– У них были пилочки и маникюрные ножницы. Товар должен выглядеть привлекательно. Видишь ту ванну? Как думаешь, для чего она служила?

«Ванна» – слишком громко сказано. Речь шла о пластиковой емкости для купания младенцев. Рядом с ней лежал полиэтиленовый мешок. Йованка, как всегда, была права. В мешке лежали гребень, щетка для волос, флакончики, тюбики, аэрозоли, губная помада… Парни Султана раздобыли даже краску для волос. Что касается презервативов, они валялись повсюду – в пакетиках и использованные. Добра хватило бы на пехотный полк.

– Одного не понимаю, – подала голос поразительно невозмутимая Йованка. – Почему они все почти раздетые. Смотрите, на них нет одежды…

– Зато есть теплые одеяла, – заметил Недич.

Наклонившись, он приоткрыл то, что лежало на топчане, и выругался по-сербски.

– Вон, еще одна. – Я с трудом выдавил из себя слова. – Если не ошибаюсь, она чуть ли не на девятом месяце…

В скелете женщины, как в кошмарной матрешке, находился еще один человеческий скелетик: скрюченный, маленький. Байковое одеяло несчастной было издырявлено пулями. Их всех убили одной длинной очередью из автомата, всех, кто не смог освободиться. На одной пленнице колодок не было. Она сидела прислонившись к стене, с веревочной петлей на шее. На скелете был теплый свитер.

– Кто-то боялся, что она простудится, – пробормотал я.

– Естественно. – Лицо сержанта Недича было мрачным. – К концу войны девушки стали дефицитом. Я не мог взять гору, но и муслимы отсюда носа не высовывали. Кроме того волка…

Последнюю фразу серба я не понял, а что произошло в подземном борделе, мне было в общих чертах понятно. В первую очередь от пут освобождали тех, кто еще был в состоянии бороться. Потом остальных. До беременных женщин просто не успели дойти руки. Так, во всяком случае, мне хотелось бы думать.

– Да они бы и не протиснулись в лаз с животами, – прочитала мои мысли Йованка.

А сержант Мило Недич словно задался целью озадачить меня. На этот раз в ход пошли не слова, а действия. За моей спиной раздался сухой костяной треск. Давясь проклятиями, Недич вырвал из груди лежавшего на топчане скелета заостренный книзу кол и принялся яростно топтать откатившийся в сторону череп, из глазницы которого торчали ножницы.

– Я ведь обещал, обещал, – топая тяжелыми башмаками, рычал сержант. – Обещал кое-кому растоптать его пустую, безмозглую черепушку!

Скелет, который стал причиной столь бурной ненависти серба, был в отличие от всех прочих в одежде. Мужской скелет. На нем были камуфляжная куртка и кальсоны. Правой рукой неизвестный сжимал армейский тесак. Рядом с ним лежали сжавшиеся в клубок останки длинноволосой женщины. Руки были связаны проволокой. Она подложила их под щеку, как делают сладко спящие дети. Но, пожалуй, больше всего меня поразила простыня, которой был накрыт топчан: где ее не залила кровь, она была идеально белой. Больше всего крови было под головой женщины.