Вскоре княгиня велела Джапару незаметно свезти на вершину холма телегу дров и вбить там столб. Ещё ни о чём не догадываясь, тургауд всё сделал, как сказала ему повелительница. Всё выполнил в точности.

Затем Сфандра попросила Предславу искупать её в деревянной бочке и надеть чистую рубаху. «Для молодого жеребца старается...» - с неприязнью подумала Предслава, но очень удивилась, когда Сфандра со слезами на глазах стала обнимать своих дочек. Будто прощалась... Потом княгиня ласково сказала Пред славе:

— До встречи, милая...

«До какой встречи? — снова подивилась мамка. — Утро только начинается. Ещё лучи Хорса земли не коснулись. Целый день впереди. Ещё не раз повстречаемся...»

Покончив со всем, Сфандра заторопилась на холм.

— Джапар, любимый мой, ты должен исполнить то, что я прикажу тебе. Привяжи меня к столбу и подожги дрова...

— Сфандра, родная, звезда моя! — взмолился Джапар.

— Не возражай! Я иду к Хорсу... Так велено мне!

— Госпожа моя, джаночка, а выдержишь ли?!

— Если нет, то убей меня. Как крикну, выпускай стрелу...

— Сделаю! Но и я пойду за тобой следом...

— Нет, нет! — вскричала Сфандра. — Ты должен жить! Поначалу, правда, я и выбрала тебя, чтобы именно ты сопровождал меня в страну солнечного Света. Но недавно позвал туда муж... Аскольд. Мой повелитель... И теперь нельзя, чтобы ты был рядом со мной. Прости, Джапар... Я тоже любила тебя.

Тургауд сильно опечалился и сник, но опять сделал всё в точности так, как просила княгиня.

Огонь запылал... Красными хищными языками он охватил подошвы ног Сфандры, крепко привязанной к столбу, поднялся кверху; на княгине занялась исподница, затем вспыхнули волосы; лицо Сфандры судорожно перекосилось, но княгиня терпела, не кричала от боли. Не выдержал Джапар, словно огонь опалил и его тело. Он зарычал, будто лев, выхватил из колчана стрелу и, почти не целясь, выпустил её из лука в Сфандру, уже полностью окутанную пламенем...

Из огромного огненного клубка раздались предсмертные стоны, которые тут же стихли, и лишь стало слышно, как пламя с треском, жадно пожирает не только дрова, но и прекрасное женское тело.

Джапар опустился на корточки, обхватив голову руками и заплакал — громко, навзрыд, как ребёнок, повторяя в беспамятстве:

— Джаночка, госпожа, повелительница, люба моя...

Когда огонь снова взметнулся кверху, тургауд вскочил и бросился к круче, заглянул вниз, на выступы острых камней... Но вспомнил, что Сфандра не велела ему следовать за ней. Там уже ждал её настоящий муж, киевский князь, а не любящий раб...

Сгорбившись, Джапар начал спускаться с холма.

Увидел, как Хоре, приняв дорогую жертву, широко и радостно распростёр над долиной свои лучи.

А с первыми яркими лучами солнца зазвучал и колокольный звон, тоже вплетаясь в Аскольдову тризну...

Должна, значит, быть и ещё одна, третья, последняя составляющая часть её.

Общее горе сдружило таких разных людей, какими были бойкая бабёнка Внислава и степенная, больше похожая на госпожу древлянка Настя. У первой из похода на Византию не вернулся всеми уважаемый на приграничье кузнец Погляд, а у второй — сам воевода Светозар; тот и другой погибли во время бури в Босфорском проливе. На лодье тогда вместе с ними утонули и другие мастера с границы — Ярил Молотов и Дидо Огнёв.

Ещё один их товарищ, Данила Хват, погиб, будучи в разведке с сыном Светозара Яромиром.

Дом воеводы остался без хозяина, Настя проживала в нём с сыновьями Радованом и Зорием и девочкой-сиротой Добриной, которую Светозар взял к себе после того, как утопили в озере её бабушку-колдунью.

Четверо их было, жили не скучно, а вот Внислава в своём доме оказалась одна-одинёшенька: мужа убили хазары, позже Погляд пришёл к ней жить, но не успела она стать ему настоящей женой — была только в полюбовницах, а теперь и он сгинул...

Начала вдовушка захаживать к Насте, её детям, Добрине. Через некоторое время почти родней им сделалась. И они для неё близкими стали.

Порой не хотелось Вниславе в свой холодный пустой дом возвращаться, ночевала у Насти. Только в последнее время вдове проходу не давал купец Манила — сманивал на бесстыдство, обещал бусы и золотое кольцо на запястье. Но Внислава так его шуганула, что он теперь её за попроще обходил. И к Насте однажды с этим же приступился, обнаглел. Нету теперь Светозара, его сына и кузнецов, и некому Маниле укорот дать, а он ещё и обозлённый на то, что дом его хазары опалили, хотя уже и новый построил, не хуже старого, сгоревшего. Но на посулы купца древлянка, как истинная дочь старшины рода, ответила:

— Золото твоё против меня — дерьмо собачье! А как муж мой вернётся, он глаз твой паскудный на задницу тебе натянет... Знаешь, как мальчишки это делают?..

Радован и Зорий слышали материнские слова, но рассмеялся лишь Зорий, а повзрослевший полугрек-полудревлянин, смелый и вспыльчивый, схватился за вилы... Попятился Манила, натолкнулся на корыто, в котором грязное белье замачивалось, да и сел в него, задрав ноги.

Настя рассказала об этом Вниславе. Похохотали вместе.

— Только сия гниль мстить нам будет, — отсмеявшись, серьёзно сказала вдовушка.

— А вместе держаться сподручнее. Переходи-ка, Внислава, к нам насовсем.

— Ну а ежели Доброслав твой объявится?

— Словно сгинул куда-то... А как объявится, видно будет: жильё-то твоё стоять останется.

— И то верно!

Вот так и зажили впятером в просторном светлом доме воеводы.

А на границе обязанности старшого перешли к помощнику Светозара Милонегу. Когда он появлялся в селении, то для всех будто наступал праздник. С ним, как правило, приезжали отдохнуть от службы и некоторые засечники. Тогда звучали песни, водились хороводы и даже справлялись свадьбы.

Милонег по старой привычке заглядывал в дом к Светозару, где теперь хозяйничали женщины, и они его как самого дорогого гостя сажали за стол на почётное место и угощали дорогими яствами.

Случалось, что делился он и пограничными новостями. Оставшись как-то с Настей вдвоём, Милонег рассказал, что после неудачного похода Дира на Византию границу снова стали сильно тревожить. Особенно стараются царкасы, переселённые с Обезских гор; поначалу им за непослушание хазары устроили взбучку.

— Ничего не слышно о Сфандре? — спросила Настя.

— Прошёл слушок, что принесла себя в жертву солнечному божеству бывшая наша княгиня... Точно не ведаю, так ли это.

— Если так, значит, грех искупить хотела... Ведь к гибели Аскольда и сына её Всеслава она свою руку крепко приложила.

— О чём это ты, подружка?.. — Сверкая очами и белыми зубами, вошла в горницу Внислава. Она старалась понравиться закалённому в боях ратнику.